Но только не сейчас. Стоял чудесный день, последний день мая. Белоснежные облака, похожие на разбросанные по небу клочья ваты, плыли над темно-синей водой озера, порывы свежего ветра налетали достаточно часто, чтобы сделать жарко припекающее солнце вполне терпимым. Сидни улыбнулась братьям, радуясь, что они все снова вместе. Целых три месяца! Ей казалось, что прошло три года.
– Вот и у меня в детстве были точно такие же волосы, – сказала она Сэму, убирая с его лба упавшую светлую прядь. – На солнце они еще больше выгорали. Может быть, и ты будешь таким же рыжим, как я, когда вырастешь. Ты бы этого хотел?
Сэм задумался, наморщив покрытый веснушками носик. У Сидни тоже были веснушки, но не такие заметные: она скрывала их под пудрой.
– Ну не знаю, – нерешительно ответил он, поглядывая на Филипа. – Я думаю, темные волосы все-таки лучше. Темно-каштановые.
Сидни не обиделась на брата: Филип был настоящим красавцем. Может, у него и были причины ненавидеть Дартмут, но два года, проведенные в колледже, превратили его в весьма импозантного студента. Он все больше и больше напоминал отца на старых фотографиях, когда сам почтенный профессор Харли Винтер был еще веселым и разбитным студентом Чикагского университета. В это трудно было поверить, но их мать, умершая семь лет назад, часто рассказывала об этом своим старшим детям. Стало быть, это была правда.
– Значит, ты предпочитаешь вырасти и стать похожим на своего старшего брата, а не на свою старшую сестру, – надув губки, заметила Сидни. – Мне обидно.
Сэм захихикал и позволил ей опять взъерошить себе волосы. Он тоже изменился, пока она была в отъезде: еще больше похудел и – она готова была в этом поклясться! – подрос на два дюйма [7]. Ему уже исполнилось семь, и когда сестра гладила его по голове, он терпел это только потому, что давно ее не видел и страшно соскучился.
– Может, ты слишком мало ешь? – встревожилась Сидни, сжимая его костлявую коленку, торчащую из коротких детских штанишек. – Да я только и делаю, что ем. Лошадь столько не съест! Тетя Эстелла говорит, что я ем, как стая саранчи. Что такое саранча?
Не дожидаясь ответа, Сэм вскочил на ноги и побежал к воде, привлеченный какой-то непонятной, но мерзкой на вид штукой, которую Гектор только что вытащил зубами из полосы прибоя.
Сидни надеялась, что это нечто неживое, потом передумала и решила, что уж лучше бы оно было живым, но вскоре передумала снова.
– Я ем, как стая шакалов! – на ходу крикнул Сэм. Филип прямо у нее на глазах начал сворачивать папироску. Сидни неодобрительно покашляла скорее из чувства долга, но ее разбирало любопытство. Спенсер никогда не курил. Раньше ей только в поезде, да и то с безопасного для дам расстояния приходилось видеть, как мужчины сворачивают папиросы. Сидни еще раз оглянулась на Сэма, но он уже сидел на песке в тридцати ярдах от них, целиком поглощенный изучением неаппетитной находки Гектора.
– Ты все время куришь?
Филип сунул папиросу в угол рта и поднес к ней зажженную спичку. Ему удалось затянуться и выдохнуть дым через ноздри в один и тот же момент.
– Конечно. Помогает убить время.
Сидни покачала головой и даже поцокала языком в подражание тете Эстелле, но фокус с затяжкой произвел на нее должное впечатление.
– Сколько ты выиграл вчера в покер?
– Мне хватит.
– Обойдешься без денежного содержания? Он лишь подмигнул в ответ.
– Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, если останешься на мели?
Она по-прежнему жила в отцовском доме, однако наследство, оставленное ей Спенсером, сделало ее вполне независимой в финансовом отношении. Богатой, если говорить проще.
Наигранное выражение высокомерной скуки исчезло с красивого лица Филипа: он одарил сестру дружеской улыбкой.
– Ты просто персик, Сид. Что бы я без тебя делал? Сидни рассеянно следила, как ветерок треплет бахрому ее зонтика.
– Филип… Ты же знаешь, оно того не стоит.
– Что чего не стоит?
– Не стоит идти им наперекор.
Филип принялся расправлять закатанные до колен штанины брюк, не глядя на нее.
– Плевать я на них хотел.
Какая неубедительная ложь! Он переживал и страдал не меньше, чем она когда-то. Ей хотелось помочь ему, научить его не принимать все так близко к сердцу. Увы, в этом смысле Филип ничем не отличался от нее самой: невнимательность и равнодушие отца ранили его столь же больно. Однако он был мужчиной и мог ответить на нанесенную ему обиду таким страшным способом, на какой женщина была бы не способна. О последствиях ей страшно было даже думать.
– Нет смысла отказываться от образования, – мягко заметила Сидни. – Ты причинишь вред не им, а только самому себе.
Он искусственно рассмеялся, делая вид, будто не понимает, о чем разговор, и нарочно задал не относящийся к делу вопрос, чтобы сменить тему:
– Как тебе нравится, что Вест поселился прямо у нас в доме?
– Я не возражаю. И вообще, он так занят, что я его почти не вижу. – Сидни немного помедлила, потом призналась: – Он сделал мне предложение.
– Чтo?
Филип загасил папиросу в песке и уставился на нее, как на привидение.
– Разве это так уж невероятно? Он уже давным-давно за мной ухаживает.
– Знаю, но он…
Тут Филип внезапно умолк. Он чуть было не ляпнул сгоряча какую-то глупость, но в последний момент все-таки вспомнил, что взрослым мужчинам полагается вести себя тактично. Сидни обо всем догадалась по его лицу.
– Что ты имеешь против Чарльза? – спросила она с вызовом. – Ничего. Честное слово, он мне даже нравится… если, конечно, ты ничего против него не имеешь.
Он замолчал, словно чего-то ожидая, но через секунду добавил, глядя на нее с прищуром: