На этом вызов свидетелей со стороны обвинения закончился.
Мистер Осгуд попросил о двухдневном перерыве в слушаниях, но судья отклонил ходатайство даже раньше, чем прокурор Меррик успел выразить протест. Сидни понимала, что Осгуд тянет время: он хотел, чтобы родители Майкла успели приехать и, может быть, даже выступить в суде до окончания процесса. Он был хорошим адвокатом и, вероятно, знал, что делает, но ее все-таки поражало, почему он придает такое колоссальное значение присутствию Макнейлов на суде. У Сидни в голове не укладывалось, что их появление способно все изменить.
Как бы то ни было, на следующий день в десять часов утра слово было предоставлено защите, и первым свидетелем Осгуд вызвал Сэма.
Сидни давно знала, что это входит в его планы, и в конце концов смирилась, хотя и скрепя сердце. Тетя Эстелла, разумеется, категорически возражала, и отец тоже был против. Они бы, наверное, запретили это, если бы не одно обстоятельство: Сэм ничего не хотел слушать. Он просто умирал от желания выступить в суде и ни о чем другом не мог ни говорить, ни думать. Чтобы добиться своего, он пустил в ход все упрямство, отпущенное природой мальчику. Что там возражения членов семьи – даже упряжка мулов не смогла бы оттащить его от свидетельского кресла.
Но вот что любопытно: Сидни не заметила в нем ни малейшего проявления нервозности. Он был взволнован, но не испытывал страха. Судебный процесс представлялся Сэму чем-то вроде школьного спектакля, где ему предстояло сыграть одну из главных ролей. И он твердо верил, что без него спектакль не состоится.
– Клянусь, – торжественно пропищал он, когда секретарь суда привел его к присяге.
Сидни явственно расслышала, как вздох умиления прокатился по всему залу. В темно-синих брюках до колен, в сюртучке с жилетом и в белой рубашке с галстуком-бабочкой Сэм выглядел необычайно солидно. Слишком много одежды для теплого сентябрьского дня, считала Сидни, но его невозможно было отговорить. Восседая в свидетельском кресле на помосте, мальчик не доставал ногами до пола. Он сложил руки на коленях и обвел зал голубыми глазами, живо заинтригованный новой высокой точкой обзора. От макушки до пояса он выглядел как взрослый человек в миниатюре, здравомыслящий и серьезный, готовый выполнить свой гражданский долг, а ниже – как ребенок в новеньких носочках с узором ромбиком, бессознательно болтающий ногами и выбивающий дробь пятками по ножкам стула.
– Расскажите нам о том, как вы впервые познакомились с подзащитным, – попросил мистер Осгуд, когда Сэм сообщил суду свое имя и возраст. – Где и когда произошла ваша первая встреча?
– Я играл на песке и увидел, как он идет мимо с 0'Фэллоном.
– Вы были у себя дома и играли на берегу озера, не так ли?
– Да, сэр. И Гектор тоже его увидел, подбежал к нему, и тогда мы с Сидни тоже подошли с ним поговорить, и я пожал ему руку.
– А кто такой Гектор?
– Наш пес.
– А Сидни – это ваша сестра?
–Да, сэр.
– Вы говорите, что пожали руку мистеру Макнейлу. Вы его не испугались?
– Нет.
– Почему нет? Сэм лишь удивленно уставился на него.
– Разве вам не приходилось слышать, что он «дикарь» и что его какое-то время держали в клетке?
– Да, сэр, но я его не испугался.
– Почему?
– Я просто видел.
– Что вы видели?
– Что он обычный человек. И вовсе он не был дикарем. На нем даже были ботинки. По залу прокатился смешок.
– Я подарил ему свою куклу-жирафа, чтобы он мог с ним играть. А потом мы с ним вместе играли в мяч. И с тех пор мы стали друзьями. Сначала он не разговаривал, поэтому я называл его Ланселотом, пока не узнал, что его имя – Майкл. Мы все делали вместе. Все равно как если бы у меня появился еще один старший брат.
С озадаченным выражением мистер Осгуд перелистал несколько страниц блокнота с записями. Сэм забежал вперед в своих ответах и нарушил намеченный им порядок вопросов.
– А теперь, юный мистер Винтер, – возобновил он ^свой допрос, – имел ли место случай в вашей жизни, когда ваш отец попросил вас принять участие в научном эксперименте с мистером Макнейлом? В эксперименте, – пояснил он, увидев, что Сэм смотрит на него с недоумением, – где вам пришлось изображать несчастный случай на воде?
– О да, сэр. Папа попросил меня притвориться, как будто я тону, чтобы он мог посмотреть, что будет делать Майкл. Понимаете, он проводил эти опыты, чтобы проверить, какие люди на самом деле: хорошие или плохие. У Майкла ничего такого раньше в жизни не было, он ничего не видел и в городе никогда не был, поэтому он оказался самым подходящим человеком для таких опытов.
– Вот как. Ну что ж, расскажите нам о том эксперименте, когда вы притворялись, что тонете.
– 0'кей. Я прыгнул в воду с причала и начал кричать: «Помогите, спасите меня, я тону!» А потом я зажимал нос и нырял под воду и все такое. И тут Майкл прибежал и прыгнул в воду за мной, но он пошел ко дну, и тогда…
– Он пошел ко дну?
– Да, он чуть не утонул, потому что не умел плавать! Все тогда ужасно удивились, а папа потом сказал: «Гм, кто бы мог подумать?» Но он все равно прыгнул, чтобы меня спасти, и тогда Сидни пришлось прыгнуть и спасать его самого. Он чуть было не утоп совсем, но она подтащила его к нашей парусной лодке, а я подтащил лодку к причалу, и Майкл был спасен. Но он ужасно обиделся, и я просил у него прощения. Как раз тогда мы узнали, что он умеет разговаривать, и он сказал мне, что он на меня не сердится. И мы с ним по-прежнему лучшие друзья.
Мистер Осгуд позволил себе на минутку отвлечься и перелистать записи. Потом он поднял голову и добродушно, с плохо скрываемым удовлетворением заметил: – Ну что ж, я полагаю, вопрос исчерпан. Благодарю вас, мистер Винтер. Больше вопросов нет.
Мистер Меррик отказался от перекрестного допроса.
Следующим давал показания профессор Слокум, декан факультета антропологии. Сидни подумала, что с куда большим успехом он мог бы выступать свидетелем обвинения, а не защиты. Слокум весьма неприязненно изложил историю появления Майкла в университете, описал его угрюмость и враждебность, привел примеры его «склонности к насилию», но мистер Осгуд живо выявил своими вопросами, что все они сводились к попыткам побега, а не к желанию причинить вред кому-нибудь.
Не придираясь к свидетелю открыто, адвокат сумел убедительно показать, что профессор Слокум проявил если не безответственность, то по меньшей мере пренебрежение своими обязанностями, наняв на работу такого человека, как 0'Фэллон, и тем более доверив ему должность, требующую высоких моральных качеств. Когда декан факультета покинул свидетельское кресло, у всех создалось такое впечатление, что Майкл Макнейл пострадал, потому что с ним плохо обошлись в Чикагском университете.
Следующий свидетель – профессор Харли Винтер.
– Всех антропологов интересует спор о том, что в большей степени воздействует на природу человека: наследственность или окружающая среда. Некоторые утверждают, что после оплодотворения женской яйце– , клетки окружающая среда влияет на каждую частицу тканей человеческого организма: согласно одной из рабочих гипотез именно взаимодействие специфических, окружающих условий с оплодотворенной яйцеклеткой определяет характер будущего индивида. Проблема в том, что мы не можем доказать или опровергнуть данную гипотезу, так как она не поддается проверке.
– Почему нет? – спросил мистер Осгуд, озабоченно хмурясь.
Он с некоторым запозданием понял, что не стоило заводить с профессором Винтером разговор об антропологии: его невозможно было остановить.
– За неимением человеческой модели для изучения. Нам потребовалась бы опытная модель, лишенная человеческого общения с юных лет, когда ребенок наиболее впечатлителен и восприимчив, когда он только учится быть человеком.