Лицо Баймагамбета было сначала неприязненным — видимо, не мог забыть утренней стычки с Шанау. Но, по натуре добрый, он быстро отошел, даже заулыбался:
— А в общем-то, у каждого человека свой характер — у этого дураковатый. Но он ведь беззлобный, Шанау. Сперва наговорит, накричит, руками размахается, а через минуту уже забыл все. Правда, и за ним водится: если упрется в чем-нибудь, с места не своротишь. Но только если по делу. Это, я считаю, хорошая в нем черта!
Тут он, видимо, вспомнил, что толком не ответил на вопрос Киикбая. Глянул на парня виновато.
— Тогда, в первый раз, когда Кулбатыр покидал наши края, — сказал он, облизывая быстро сохнущие губы, — не кто-нибудь, а именно Шанау преследовал его по пятам. Он тогда был членом Каратюбинского ревкома. И возглавлял отряд. Кулбатыр много дней водил их за собой, а потом точно по небу улетел. Так и не смогли его настичь... И знаешь, на земле люди всякие. Нашлись такие, кто обвинил Шанау, будто он просто не хотел ловить бандита и сам дал ему уйти. Потягали тогда Шанау, здорово потягали — едва оправдался. Может, только и спасло, что он батраком был. Так что сам понимай, за что мстит ему Кулбатыр... За ту погоню, наверно...
Баймагамбет достал кисет с насваем[14], заложил щепотку за губу. И внезапно спохватился:
— Э, паренек, засиделись мы с тобой. Как бы нам в потемках не пришлось ту рощу искать.
Они уходили в глубину пустыни. И чем больше удалялись от края ее, тем меньше и меньше становилось следов. Иногда вдруг попадется волчий или заячий, но потом и эти исчезли — лишь гладкий спрессованный песок, и больше ничего.
К вечеру они увидели темнеющую вдали рощу. Поднялись на самый высокий бархан, оглядели округу — никого! И сразу же поняли, что пришли первыми. Подъехали к роще почти вплотную, разнуздали коней, а сами сели в ожидании остальных.
Они так и не наткнулись на следы Кулбатыра. Но что у других? Может, хоть им повезло? Возможно, и в схватку вступили. Все могло случиться. Разве нельзя допустить, что кто-то опять нарвался на засаду, устроенную бандитом? Что ни говори, а слишком на большое расстояние разошлись они друг от друга. Тут ни крика, ни выстрела не услышишь.
Эти мысли кружились в головах обоих, хотя ни Киикбай, ни Баймагамбет не заговорили об этом, даже делали вид, что ни о чем таком и не думают. Баймагамбет неожиданно вспомнил, что у пут его коня сломался стопор, достал из кармана нож, пошел к недалекому кусту можжевельника, срезал ветку потолще и, вернувшись к Киикбаю, сел мастерить новый. Киикбай же, уперев приклад в песок и опершись на ствол дробовика обеими руками, сидел неподвижно, пристально вглядываясь в даль, откуда должны были появиться товарищи.
— А ведь я твоего покойного отца хорошо знал, — заговорил Баймагамбет, состругивая с вырезанной палки кору. — Давно это было. Ездили как-то вместе к дальним соседям выкуп требовать за угнанную породистую кобылицу. Отца-то помнишь? — неожиданно спросил Баймагамбет, и Киикбай кивнул: а как же! — Все-таки мал ты был. А Койбагар такой человек — хоть легенды о нем слагай. Сильный, прямо батыр, а взгляд... Если вдруг в гневе посмотрит — душа в пятки уходила. А как говорить умел — заслушаешься... Ну, в общем, приехали мы туда, встретили нас, как понимаешь, не с распростертыми объятиями. Спорили до крика. Отец твой помалкивал. А потом сказал свое слово... Короче, сдались они, эти угонщики. И вернулись мы домой, ведя вместо одной сразу четырех кобылиц.
Осиротевший Киикбай воспитывался в семье деда. Он много слышал об отце всяких историй, но про эту — впервые. Надеялся, что Баймагамбет сейчас расскажет еще что-то, но тот заговорил совсем о другом:
— Учиться тебе надо, браток. Мы остались неграмотными. А теперь голова до того всяким хламом забита, что никакое ученье впрок не пойдет. А тебе — самое время. Советская власть сама предлагает — учиться. С грамотой человеку жить...
— Я и сам думал, ага, — с готовностью откликнулся Киикбай. — Мы с Куспаном уже договорились. На следующий год обязательно поедем в Уральск.
— Правильно сделаете.
Солнце клонилось к закату, прямо на глазах увеличиваясь в размерах, пока не превратилось в яростно сияющий огромный диск. На его фоне четко прочертились линии барханов на горизонте. Повеяло прохладой. А солнце опускалось все ниже и ниже, пока не исчезло совсем, оставив на небе яркие красные сполохи, будто кто-то забыл прикрыть горловину печки, из которой вырывалось пламя.
В это время и появились всадники. Едущего впереди остроглазый Киикбай распознал сразу. Это был Шанау на своей сивой кобылке. Парень вскочил на ноги и начал призывно махать рукой с зажатой в ней шапкой. Всадники приближались. Чуть приотстав от Шанау, на сером в яблоках жеребце гарцевал Салык, группа которого, как стало известно чуть позже, совсем недавно присоединилась к Шанау и Куспану.
В этот день никому не удалось обнаружить следов исчезнувшего Кулбатыра.
Парни достали лопату, подаренную гостеприимным хозяином в Курайлысае, и принялись копать колодец на дне глубокой лощины.
Это лишь кажется, что пустыня безводна. Вода есть везде. Иногда, правда, залегает довольно глубоко, но знающий человек непременно отыщет место, где ее можно обнаружить на глубине нескольких десятков сантиметров.
Старшие сидели в стороне, строили догадки, куда мог подеваться Кулбатыр, но ничего путного придумать не могли. Спорили Шанау и Баймагамбет, Салык же вообще не принимал участия в разговоре. Достал из кармана гимнастерки сложенную в несколько раз газету, оторвал клочок, свернул толстую самокрутку и закурил. Нетрудно догадаться, о чем он думал: думы у всех были одинаковыми. Вот уже три дня все в отряде строят догадки, выдвигают предположения, а результатов нет. О чем еще говорить? Салык молчал, потому что пока не мог понять, где искать следы бандита. А может, и тогда они шли не по его следу — следы ведь не меченые.
Вода обнаружилась на полуметровой глубине. И вскоре в вырытой парнями яме ее набралось довольно много. Напоили коней, сами напились вдоволь и поужинали. Молодежь, забыв об усталости, забавлялась. Наскакивали друг на друга, валились наземь и боролись, пытаясь оказаться сверху противника. Старшие расположились возле небольшого костерка, давали отдых усталым телам.
Шанау не мог долго молчать, а потому, немного потомившись, оглядел всех и начал рассказ:
— В прошлый раз, когда мы гонялись за Кулбатыром...
Но Баймагамбет не дал ему разойтись:
— Помолчал бы лучше. Тоже мне — герой! Гонялся он. И кого же ты догнал? Ветер в степи?
К костру подошли парни. Сели. Все знали, что Шанау не упустит случая поддеть Баймагамбета: он никогда не прощал, если его задевали за живое.
— Что ж, Баймагамбет, — сказал он с нарочитым смирением, хотя широкое лицо его с приплюснутым носом в каждой морщинке затаило плутовство. — Я и вправду не догнал тогда Кулбатыра, и рассказывать мне не о чем. Лучше ты расскажи о чем-нибудь. Ну, например, как ты на скачках вышел победителем... — И, уже не в силах сдержаться, захохотал, широко раскрыв рот и колыхая своим брюшком.
Молодые насторожились: за намеком Шанау явно крылась какая-то веселая история, и они ждали перепалки, которая должна была возникнуть. Но Баймагамбет, видимо, не собирался отвечать Шанау, даже не посмотрел в его сторону, будто и не слышал ничего. Спокойно достал из кармана свою чакчу[15] с насваем, заложил щепотку за нижнюю губу.
— Что, не хочешь рассказывать? — не унимался Шанау. — Тогда я сам расскажу. — Полулежа, опершись на локоть, он хитровато подмигнул глядевшим во все глаза на него парням. — В прошлом году, перед тем как объединиться в артели, мы, покойный Алдаберген, вот этот самый Баймагамбет, твой отец Сарыишан, — кивнул он в сторону Куспана, — я и еще два джигита, возвращались из Каратюбе. Возвращались мы, значит, и тут кто-то шепчет мне на ухо: «Давай разыграем Баймагамбета!» — «Давай», — отвечаю. Ехать-то ведь долго, скучно. Я и предложил: «Что, мужики, у кого самый быстроногий конь? Может, проверим?» Всем, конечно, надоело однообразие — почему не развлечься? А наш Баймагамбет раззадорился пуще всех. Возьми и ляпни: «Что же, проверим! Я на своего коня надеюсь!..» Ну и поскакали... Спустя немного я подмигнул остальным: мол, придержите коней. Те, конечно, поняли всё и стали помаленьку отставать. А Баймагамбет нахлестывает своего и нахлестывает! Сарыишан подзадоривает его: «Давай, Баймагамбет, нажимай, Баймагамбет!» А тот и рад стараться. Я скакал некоторое время чуть позади него, потом специально отстал. А Баймагамбет в момент перевалил пригорок и скрылся из глаз. Ну, мы хохотали тогда!