– По коням! – отдает команду полковник через посредство унтер-офицера. – Скачите вверх по реке и выясните, если ли где выход наверх. Берите с собой всех, оставьте только Гальвеса для охраны пленников.
Получив эти инструкции, сержант снова берет под козырек. Затем, повернувшись к стоящим чуть поодаль уланам, передает команду. Кавалеристы вскакивают в седла и покидают место действия. Остается один только Гальвес – как старому «приятелю» полковника и участнику не одного совместного преступления, ему дозволяется слышать все.
Маневр не ускользает от внимания двоих, лежащих связанными под деревом. Разгадать его смысл они не в силах, но не ждут для себя ничего доброго. Хуже того, Урага подзывает к себе Гальвеса и шепчет что-то ему на ухо.
Недобрые предчувствия усиливаются, когда часовой возвращается, распутывает узел на лодыжках у доктора, поднимает его и ведет прочь. Когда Гальвеса спрашивают, в чем дело, тот не утруждает себя ответом, просто буркает грубо, что получил приказ разделить пленников. Схватив врача за руку, он отводит его на несколько сот ярдов в сторону, снова укладывает на землю и встает на караул. Это действие выглядит подозрительно, внушает опасения, причем не столько у дона Просперо, сколько у самого Миранды.
Последний недолго теряется в догадках. Почти сразу же место, занятое недавно другом, занимает враг. Рядом ним стоит Хиль Урага.
Следует пауза без слов, только обмен взглядами: дон Валериан смотрит с вызовом, Урага – с торжеством. Но ликование в глазах последнего несколько сдержанно, словно в ожидании развязки, способной либо выпустить его наружу, либо пригасить.
Молчание нарушает улан. Это первое его обращение к бывшему начальнику с той минуты как тот стал его пленником.
– Сеньор Миранда, вы, без сомнения, пытаетесь понять, зачем я приказал удалить вашего товарища, – заявляет он. – На это я отвечу, что хочу поговорить с вами и не желаю, чтобы кто-то мог слышать нас, даже ваш драгоценный друг дон Просперо.
– О чем нам с вами говорить, Хиль Урага?
– О предложении, которое я намерен сделать.
Миранда молчит и ждет.
– Позвольте прояснить для начала, хоть это вам и так понятно, что жизнь ваша в моих руках, – продолжает негодяй. – Если я приставлю к вашей голове пистолет и вышибу вам мозги, никто не притянет меня к ответу. Существуй хоть малейшая опасность расплаты, я избег бы ее, сдав вас на милость военного трибунала. В глазах государства вы подлежите казни, поскольку наши военные законы, как вам известно, без труда можно распространить на ваш случай.
– Известно, – отзывается Миранда, в котором последнее замечание задевает дух патриота. – Я знаю, что моей несчастной страной правит ныне деспотизм. Он может творить все, что заблагорассудится, не обращая внимания на законы и конституцию.
– Вот именно, – кивает Урага. – Вот поэтому я и намерен сделать вам предложение.
– Ну, так изложите его. Выкладывайте, сеньор, не тратьте лишних слов. Вам нет нужды опасаться последствий, я ведь пленник и не могу дать отпор.
– Раз вы приказываете мне говорить без обиняков, исполню приказ буквально. Вот мое предложение: в обмен на вашу жизнь, которую я имею власть как отнять, так и сохранить, вы отдадите мне свою сестру.
Миранда извивается так, что веревки, стягивающие запястья, глубоко врезаются в кожу. Но не издает ни звука – обуревающие его чувства слишком сильны, чтобы говорить.
– Не поймите меня превратно, дон Валериан, – продолжает его мучитель тоном, который должен выражать утешение. – Когда я прошу отдать мне сеньориту, я подразумеваю честные намерения. Я хочу сделать ее своей женой. И ради сохранения вашей жизни она согласится, если только вы воздействуете на нее в нужном смысле. В противном случае у нее не будет права называться преданной сестрой. Излишне говорить, что я люблю ее, вам это уже известно. Примите предложенные мной условия, и все будет хорошо. Могу даже пообещать вам снисхождение государства, поскольку нынешнее мое влияние в высших сферах несколько отличается от того, каким я располагал в бытность вашим подчиненным. Его достаточно, чтобы выхлопотать для вас помилование.
Миранда по-прежнему молчит. Молчит достаточно долго, чтобы пробудить нетерпение в том, кто диктует условия и побудить его прибегнуть к угрозам, которые давно готовы сорваться с языка.
– Откажитесь… – продолжает улан. На лицо его набегает тень, а в глазах появляется зловещий блеск. – Откажете мне, и не увидите следующего восхода солнца. То, которое светит сейчас, окажется для вас последним, потому как ночи вам не пережить. Видите тех грифов на утесе? Они точат клювы в предвкушении пира. И получат в качестве угощения ваш труп, если вы отринете мои условия. Примите их, дон Валериан Миранда, или прежде чем завтрашнее светило достигнет зенита, эти птицы пожрут вашу плоть, а дикие звери полакомятся костями. Отвечайте, не увиливая. Я требую ясного ответа: да или нет?