Сайен молча наблюдала за этой троицей. Каблучок ее узкой элегантной туфельки стукнул обо что-то, и она посмотрела вниз. Мгновение спустя нагнулась и подобрала то, что раньше было пивной банкой, а теперь являло собой бесформенный комок металла.
Сайен потребовалась вся ее воля, чтобы сохранять самообладание, пока не удалось наконец сбежать в кабинет. Она плотно закрыла дверь от любопытных глаз, упала без сил в кресло, стоящее у стола, и уронила голову на нервно дрожащую руку. От промелькнувшей перед глазами гадкой сцены в саду ее зубы сжались, а глаза снова вспыхнули.
Как посмел Мэтт Северн говорить с ней в таком тоне? Как посмел с таким презрением задирать перед ней свой орлиный нос? Этот взгляд был ей знаком: им уже одаривали ее те, кто полагал, что пестрое прошлое и сомнительная репутация семьи делают ее ниже их.
Сайен гордилась всем, что видела и делала ребенком. Мать умерла так рано, что девочка не успела ее по-настоящему запомнить, так что пришлось Девину Райли таскать дочку за собой в своих бесконечных путешествиях по карнавальному миру знаменитых мест и людей. Невинные детские глаза видели в этой жизни воплощенную сказку. Рио-де-Жанейро, Монте-Карло, Лондон, Рим, Лас-Вегас — Сайен перевидала эти злачные города прежде, чем ей исполнилось десять лет; а ее отец, красивый до боли в сердце, обладающий безграничным ослепительным очарованием, точным умом и сладкоречивым языком, казался ей тогда сказочным принцем, обитающим в высших сферах бытия, недоступных простым смертным.
Лишь когда она подросла настолько, что отец решился отправить ее в хорошую школу-интернат, Сайен наконец-то осознала, каким мишурным и эксцентричным было на самом деле ее детство. Наперекор всем шепоткам и сплетням она просто приняла подобный образ жизни как нормальный. Девин не мог жить иначе. Он искренне любил дочь, но нельзя же было ожидать, что человек с его исключительным обаянием и специфической одаренностью осядет на месте ради маленькой девчушки, которой так не хватает папы.
Кривая усмешка Сайен лучше всяких слов отразила меланхолическое направление ее мыслей. Она была истинной дочерью своего отца. Первого же года одиночества в интернате с лихвой хватило, чтобы познать меру девичьих сплетен, и она взялась за приручение одноклассниц, так что в скором времени они уже ели у нее из рук. Школьные годы прошли, в общем, без проблем, и каникулы она, если не путешествовала с отцом, проводила в домах подруг.
Она была счастлива — о да! — и ни на что не променяла бы воспоминания о своем детстве. Ее отец, Девин, без всяких усилий мог похитить сердце у самого дьявола, и тот был бы благодарен за доставленное удовольствие; она обожала его и искренне радовалась его нечастым визитам.
Но потом что-то случилось с девочкой, которая когда-то просила у папы добавки шампанского за завтраком. То ли школа переучила ее, то ли она осознала это сама; как бы то ни было, у нее появилась глубокая и неизменная тоска по спокойной, уравновешенной жизни.
Одним словом, Сайен начала склоняться к умонастроению среднего обывателя. Она хотела иметь свой дом, дружную семью, стабильную работу, постоянный круг друзей, в котором бы проходила жизнь и приближалась столь далекая еще старость. Ей хотелось определенности, уверенности в том, что она кому-то нужна. Если бы ее спросили, каковы ее цели, это был бы первый ответ. Ей бы и в голову не пришло, что спрашивающий мог иметь в виду такую очевидную вещь, как выбор карьеры или поиск собственной выгоды.
И если что-то могло ввергнуть ее в полное, безрассудное бешенство, так это была стычка с узколобым ханжой вроде Мэтта Северна! Всего одна его ухмылка пробила все ее заслоны, одно самоуверенное заявление проломило тщательно воздвигнутые стены. Абсолютно чужой человек больно ранил ее сегодня, когда она стояла перед ним, то мраморно холодная, то извергающая ярость, и что толку теперь размышлять, какую комедию он ломал. Он глубоко уязвил ее самолюбие, а Сайен была не из тех, кто легко прощает обиды.
Девушка крутнулась в кресле и машинально потянулась к верхнему ящику стола.
Минут десять спустя дверь в кабинет открылась, и Сайен подняла голову. Джейн, соседка по комнате, проскользнула внутрь, прикрыв дверь за собой. Ворвавшийся вместе с ней грохот празднества снова превратился в приглушенный музыкальный ритм.
— Эй, отшельница! — весело окликнула подружка. — Что ты здесь делаешь в одиночестве? На нашей лужайке полно выпивки и закуски, да еще идет целая армия гостей, которую надо всем этим накормить и напоить. А ты тут затворилась!
Сайен улыбнулась.
— Просто ловлю блаженные минуты мира и относительного спокойствия.
— Ну да, — Джейн пушистой кошечкой устроилась на краешке стола, который они делили четыре года, — ты мне это будешь говорить! Ты молода, шикарно выглядишь, у тебя потрясающий талант модельера, и ты только что разделалась с выпускными экзаменами. Вдобавок ко всему потрясающий Джошуа Северн лежит у твоих ног и смотрит щенячьими глазами. Что стряслось?
Поначалу Сайен улыбалась оптимистическому и не лишенному смысла перечислению своих достоинств, но при упоминании имени Джошуа слегка потемнела лицом. Сложив губки бантиком, она увильнула от прямого ответа:
— Почему что-то должно «стрястись»? Неужели мне нельзя просто захотеть минутку побыть одной?
— Сайен, ты моя лучшая подруга, и я люблю тебя до безумия, — прощебетала Джейн, но взгляд ее стал серьезным и проницательным. — Именно до безумия. Ты всегда разыгрываешь отшельницу, когда у тебя что-то случается. Всегда. Это твой пунктик. Каждый раз так бывало, и ты мне очки не втирай! Я хочу знать, что происходит и почему ты заперлась в темной комнате в такой прекрасный солнечный день.