— Ничего странного. Представьте — мы и муравьи. Мы не имеем и никогда, пожалуй, не будем иметь понятия о внутреннем мире каждого отдельного муравья, о взаимоотношениях между двумя конкретными особями, нас крайне мало волнует персональная судьба данного представителя вида формика руфа, но даже при нынешних знаниях специалисты довольно уверенно судят о жизни и деятельности муравейника, знают способы обмена информацией, распределение ролей внутри сообщества, могут прогнозировать поведение и реакции этого суперорганизма. Есть способы с помощью механического и химического воздействий заставить этих муравьев прокладывать новые дороги, воевать с себе подобными и не трогать подлинных врагов, изменять наследственность и вообще играть по отношению к несчастным муравьям роль высших сил… Устроит вас такая аналогия?
Я поморщился, но опять не нашел, что возразить. Обидно, но убедительно, к сожалению. Я живо представил себе все эти штуки, что придуманы любознательными естествоиспытателями: искусственные ульи, экспериментальные муравейники, крысиные лабиринты. Если стать на такую позицию, что угодно можно допустить… Капелька душистого вещества для муравья или бабочки — то же самое, что для меня вилла на Рижском взморье, белый «мерседес» и четыре персональные выставки в год. Капнул аспирант пипеткой перед помеченной особью — и порядок, заноси результат в лабораторный журнал. Конечно, если он достигает желаемого, зачем ему мой внутренний мир? Но — на равных этот аспирант с муравьем не общается. Диалога между ними нет. Меня, то есть муравья, надо бы еще убедить принять этот самый белый «мерседес», учитывая мои воззрения, жизненные принципы и прочие, еще менее осязаемые моменты. А если мы с муравьем не пожелаем слизывать капельку меда, что делать аспиранту? Учесть мою точку зрения или… поменять особь? Примерно так я и ответил Ирине.
— Вот здесь вы правы, — ответила она и посмотрела на меня слишком, по-моему, пристально. — Здесь главная сложность. И контактеру, чтобы действительно общаться с нами на равных, приходится искусственно снижать уровень интеллекта на несколько порядков. И они вынуждены идти на это, рискуя, что многие потери окажутся необратимыми. Вообразите себя в такой роли. Не будем больше трогать муравьев, слишком они вас шокировали, даже обезьян не надо. Вообразите, что вам предстоит роль Штирлица, но не в Германии, а при дворе царя Хаммурапи. Справитесь, если вашу психику не изменять, моральный порог до безопасного уровня не занизить? Боюсь, дня вы там не продержитесь. А до того царя нет и четырех тысяч лет, и культура близкая, и общественный строй известен… Что же сказать о существе совсем иной биологической, социальной, психической организации, которое мы даже и вообразить не можем?
Беседуя столь содержательно, мы словно бы незаметно вновь оказались возле моего дома. Поднялись наверх. Сегодня на ней был другой туалет, как бы праздничный — нечто такое облегающее и в то же время свободное, из тонкой серебристой шерсти. Сидели у огня, снова пили кофе и шартрез и продолжали все ту же тему, хотя я бы лучше поговорил совсем о другом.
— И вся цель наших пришельцев, — тоном лектора из общества по распространению, так не вяжущимся с ее обликом, говорила Ирина, — внести в наш мир некий импульс, который — может, через десятилетия, а может, через века — проявится в новой тенденции прогресса, откроет иные перспективы в науке или философии, позволит как-то иначе сформулировать сверхзадачу человеческого существования. А снабжать Дмитрия Донского пулеметами или Пирогова антибиотиками — это слишком по-человечески получится. Вроде как регулировать компьютер зубилом и кувалдой.
— Пулеметы лучше не Донскому, а Мстиславу Удалому… — машинально поправил я Ирину и сам рассмеялся. Опять она меня побила. Но слишком уж у нее все это проработано! Далеко зашло дело, ничего не скажешь.
Чтобы сохранить душевное равновесие, я стал смотреть на нее глазами японца, любующегося цветущей сакурой. Как там у Басе:
Стало легче.
— Ну ладно, — сказал я, чтобы поскорее с этим покончить и перейти к чему-нибудь более мирскому, — а как все это мыслится практически?
Она поудобнее устроилась в кресле, поправила упавшую на глаза косую прядь волос:
— Представим все ту же реку. Мы сейчас находимся в некоторой ее точке, и нас несет вниз по течению, допустим, на плоту. Против течения, как вы понимаете, плот двигаться не может. Но если приложить к нему нужную силу извне, толкнуть как следует против течения… Насколько-то он продвинется в обратную сторону, остановится на миг в мертвой точке и снова поплывет вниз, все с той же скоростью течения. Это грубая аналогия, но достаточно ясная. Остальное — дело техники. Они переместят вас в будущее — с их точки зрения. Движение в будущее не запрещено даже Эйнштейном. Парадокс — впрочем, вполне условный — этим снимается. Вы достигаете нужного момента в нашем прошлом, проводите там определенное количество часов или дней, пока действует импульс, а потом давление времени сдвинет вас вниз, к моменту отправления, то есть тоже в будущее. И все. Никаких машин времени и прочих механических ухищрений.