— Все чисто, босс, — доложил Шульгин, продолжая то ли валять дурака, то ли настраиваясь на предстоящую роль.
— Молодец. Хвалю. Можешь себя за это стимулировать… — Новиков кивнул в сторону спрятанного среди книжных полок, но хорошо известного Шульгину бара. — У тебя как? — повернулся Андрей к Левашову.
— Нормально. Никаких шевелений в районе объекта. А мои замки они без динамита до утра не вскроют.
— Ну, значит, заседание продолжается. Вот, Ира, наш эксперт по ксенопсихологии утверждает, что никаких технических сюрпризов нам опасаться не нужно. Это приятно, разумеется, но непринципиально. Главное для нас что? Я бы хотел знать, допускает ли их нравственное чувство, а также позволяют ли уставы и инструкции применять на Земле силу против местных жителей. Вот это ты нам, пожалуйста, освети…
— Ты что, действительно с ними воевать собрался? — с искренним удивлением спросила Ирина.
Она до сих пор считала, что речь идет о том, чтобы помочь ей как-то скрыться, избежать встречи с агентами.
— Ну, что мы собираемся — это сейчас не тема. Но если дойдет до конфликта, на что нам ориентироваться? Могут они начать, скажем, стрелять или иным путем нарушать постоянство нашей внутренней среды, как изящно выражаются авторы инструкции к гомеостату Алексея?
— Понимаешь… Никаких специальных правил на этот счет я не изучала. Но мне кажется, что никаких категорических запретов нет…
— Если исходить из моего небольшого опыта, — сказал Берестин, — то, судя по наличию в квартире на Столешниковом пистолета с боезапасом, пацифистами и толстовцами их не назовешь…
— Ясно. Придется учитывать.
Шульгин хмыкнул.
— Пришельцы, значит, могут делать, что хотят. А как мне быть, если я в них даже не верю? И никто не верит. Ни участковый, ни комитет, ни АН СССР. Но если мы с ними что-нибудь сделаем, поступят с нами по всей строгости. Прелесть перспектива!
— Вот и имей это в виду. И не превышай…
— О чем вы, ребята? Даже не думайте! Не хочу хвалиться, но я и то с каждым из вас могла бы справиться. А там перед вами не слабая женщина, а настоящие специалисты будут… — Ирина от возбуждения поднялась с кресла, нервно заходила по комнате.
Улыбка на губах Шульгина стала отчетливо-двусмысленной.
— Это, допустим, еще большой вопрос…
— Да, Ира, это действительно вопрос. Кое-что и мы можем. Саша вот у нас, между прочим, ниндзя. Не высшего класса, но все-таки…
Новиков говорил правду. Лет пятнадцать назад Шульгин от нечего делать выучил японский язык, а впоследствии, когда работал на Дальнем Востоке, нашел на чердаке у квартирной хозяйки целый чемодан бумаг: дореволюционные письма и дневники участника русско-японской войны, капитана генерального штаба, и среди этих бумаг — пять толстых рукописных тетрадей на японском. Старательно переписанный труд семнадцатого века «Бансен Сюккай» со всеми приложениями, где излагалась теория ниндзюцу — искусства проведения тайных операций, оставаясь невидимым.
Шульгин его прочел и приступил к практическим занятиям. Сначала с помощью хабаровских любителей каратэ, а потом — московских цирковых фокусников, жонглеров и акробатов. Ежедневными изнурительными упражнениями он довел до возможного совершенства заинтересовавшие его способы и приемы. Истинным ниндзя, конечно, не стал, но кое в чем вышел далеко за пределы нормальных человеческих возможностей.
И Новиков в своих планах отводил этим его способностям существенное место.
— Глупости! — раздраженно бросила Ирина. — Если они захотят меня отсюда убрать, вы им не помешаете…
Шульгин хмыкнул и с подчеркнутым безразличием отвернулся к окну. Андрей спросил:
— Ты как-то говорила, что чем больше человеческого в твоих соплеменниках, тем меньше инопланетного — так?
— Конечно. И физически, и интеллектуально…
— Они, как я успел заметить, весьма человекообразны. Значит, их физические возможности примерно на нашем уровне?
— Да. Если точнее — на оптимальном для человека данного физического склада.
— Среднего или специально тренированного?
— Скорее среднего. Возможности абсолютно здорового, занимающегося спортом — не для рекордов, а для поддержания формы — человека. Так будет вернее всего.
— С этим ясно. — Новиков, похоже, был удовлетворен. — Но, помнится, ты что-то такое говорила про растянутое настоящее? Поясни. Эта штука мне как раз не нравится.
— Знаешь, это трудно сразу объяснить. В какой-то мере это философская категория. При определенных условиях, с помощью универблока, можно создать поле автономного времени, в котором все процессы протекают иначе. Возникает иное понятие об обратимости явления. Коротко не объяснишь… Ну вот, если бы у меня сегодня был при себе универблок, настроенный на этот режим, то, когда я заметила грузовик — и даже в момент столкновения, но пока не зафиксировались необратимые явления происшествия, и не возникла новая цепочка следствий, я могла бы все вернуть назад, развести машины и проехать по-другому. Как на видеопленке — отмотать назад, стереть и записать новое изображение. Вот, грубо, что-то в этом роде…