С полчаса Левашов лазал по этому бесспорному доказательству наличия на планете развитой цивилизации, пытаясь найти хоть что-нибудь, пригодное для изучения. Но увы – только исковерканный, разбитый и выгоревший дотла корпус и свалка металлолома внизу, наводящая на мысль о пропущенном через мясорубку паровозе.
– Жутко мне здесь… – жалобно сказала Лариса.
– Да, местечко малоприятное. И кажется мне, что не просто это несчастный случай на транспорте. Пойдем-ка на берег, там тоже что-то виднеется.
Пройдя пятьдесят метров по льду, они вышли на широкую галечную косу, и Лариса молча вцепилась Олегу в руку.
Весь берег, насколько хватал глаз, был покрыт костями, явно человеческими. Кости лежали и в открытую, и присыпанные снегом, россыпью и целыми грудами берцовые и бедренные кости, решетки грудных клеток и выбеленные, как голыши, черепа. Как будто здесь полностью полегла пехотная дивизия. Сходство с полем боя усиливали несколько обгорелых и проржавевших железных коробок, разбросанных среди этого могильника.
– Что тут произошло? – почти прошептала Лариса. Отчего-то в таких местах у многих садится голос.
– Повоевали, видать, ребята. Истинно – братья по разуму… Десант, к примеру. Подошли, значит, на той коробке, стали высаживаться, а их из засады, в упор… А может, и наоборот. Эти, допустим, лагерем стояли, а с реки их из пушек или что там у них… – И вдруг у него перехватило дыхание. Совсем иными глазами он увидел и оплавленное пятно на скале, и горелый металл.
– А ну-ка, Лариса, давай бегом… Там, под правым сиденьем, в ящике кожаный футляр. Принеси.
Она посмотрела на Левашова с удивлением. Непонятным, да и бестактным показалось ей его поручение. Но Олег не обратил внимания на ее реакцию. Если тут действительно был ядерный взрыв, да не очень давний, за полчаса они могли схватить такую дозу, что не об этикете сейчас думать, а совсем о другом. В случае серьезного облучения помочь смогла бы только Ирина с ее чудодейственным браслетом или друг-пришелец Воронцова. А отсюда до форта не меньше четырех суток непрерывной гонки самым полным ходом. Вот и смотри…
Лариса вернулась с радиометром. Олег дрожащими пальцами отстегнул крышку футляра.
Слава Богу, все чисто. Обычный фон.
Он сел на ближайший камень, с кривой улыбкой посмотрел на Ларису снизу вверх, закурил.
– Порядок. Еще чуток поживем…
Потом они продолжили обход плацдарма.
– Вот почему они своих не хоронили? Или хоронить некому было?
Рассуждая вслух, чуть громче, чем обычно от пережитого и благополучно миновавшего страха, Левашов шел по смертному полю, но не находил ничего, кроме костей. Ни оружия, ни снаряжения, ничего, что имеют при себе в походах люди, хоть военные, хоть штатские. И сгоревшие машины – а это были именно боевые машины, а не грузовые, скажем, контейнеры, тоже ничего не объясняли. Размером с тяжелый танк, но ниже и шире, они пострадали настолько, что невозможно было понять даже способ их передвижения. Горела не только органика, горел и металл, застывая по бортам тяжелыми каплями.
– Чем же это так? Термитом, что ли? – удивлялся Олег.
– Давай уедем, не могу я здесь… – просила Лариса.
– Да ты что? Костей не видала? Мы же затем и ехали… Странно, что даже пуговицы никакой не валяется! – злился Олег.
Лариса наконец вспомнила, что она историк.
– Тут как раз ничего странного нет. У нас тоже в древности на полях величайших сражений почти ничего, кроме костей, не оставалось. Живые все подбирали подчистую. Даже на Куликовом поле нашли не больше десятка мечей и шлемов…
Наконец они вернулись к снегоходу и, отъехав километров на десять ниже, остановились на ночевку.
Обычно Лариса спала на заднем диване в салоне, а Левашов устраивался в моторном отсеке, на плоском кожухе двигателя, покрытом толстым поролоновым чехлом. Но сейчас Лариса не могла уснуть. Чернота ночи вплотную обступила машину, заглядывала в панорамные окна, и ей казалось, что тени, еще более черные, чем ночь, скользят за тонкими алюминиевыми бортами, приникают к стеклам, шуршат и поскрипывают жестким снегом. А закрывая глаза, она вновь и вновь видела безбрежное поле скелетов.
Левашов услышал, как Лариса встала и, ударившись в темноте обо что-то, от боли шумно втянула воздух. Он протянул руку, включил плафон.