Он совершенно не боялся развоплощения или Ловушки Сознания. Из обрывков теории, которыми он владел, следовало, что тонкое тело в вещном мире подвергается значительно меньшим опасностям, чем наоборот. Однако, если верить воспоминаниям, физические переходы в вымышленный (не важно кем} Замок тоже обошлись без эксцессов. Ухитрился же профессор притащить оттуда спиртное и распить его на Земле с ожидаемым результатом.
Ну, сутры-мантры, не подведите!
Ощущение, будто с закрытыми глазами вдруг очутился в кабинке свободно падающего лифта. Совсем ненадолго. И вот перед ним перспектива ярко освещенного ночного Арбата. Того самого, старого, в смысле - довоенного, мощенного брусчаткой, с отблескивающими в свете фонарей трамвайными рельсами и обычными электрическими лампочками в жестяных абажурах на столбах.
А он словно парит над ним этаким эфирным облачком, медленно перемещаясь в сторону Смоленской площади.
Быстро, найти объект!
Выбирать особенно не из чего, время близко к полуночи, прохожих совсем мало. Да вот хотя бы этот!
Шульгин понял, что внедрился, и тут же понял, в кого. Рассмеялся внутренне. Надо же… Впрочем, чему удивляться. Знаменитая режимная трасса, по которой дважды в сутки проносится своим кортежем на дачу и обратно в Кремль вождь и учитель, потому едва ли не каждый второй праздношатающийся гражданин - сексот[51], особенно ночью, ближе к часу проезда.
Вот он в такого и угодил. Так, пожалуй, даже лучше: лишний реквизит появился, «корочки» и «ТТ» в кармане пальто.
Дом, где обретался писатель Юрий, был совсем рядом, наискосок через дорогу. В первом этаже - магазин «Военная книга», просуществовавший до конца шестидесятых.
Он поднялся по чугунной лестнице с перилами в стиле модерн и до белизны вытертыми рифлеными ступенями к нужной двери, грязно-бурой от времени. Лет тридцать не красили. В отличие от всех прочих дверей площадки на ней белела кнопка лишь одного звонка и отсутствовал длинный список жильцов, как рядом, с указанием: «Папанину - тринадцать длинных, два коротких».
Позвонил, как требовалось по наскоро придуманной легенде, продолжительно и дважды.
– Кто там? - Хозяин, по счастью, оказался дома, и не мертвецки пьян. Впрочем, таковым он бывал только на людях, а дома, при наличии гомеостата, чего ради страдать?
– Откройте, милиция…
Щелкнул замок, звякнула, натягиваясь, цепочка. Шульгин показал раскрытое удостоверение. Дверь открылась.
– Чем обязан, товарищ? - спокойно, без малейшей дрожи в голосе, спросил писатель. А чего ему бояться? Безобразиев последнее время не учинял, против властей не бунтует, если же они паче чаяния ошибутся, сумеет устранить недоразумение не хуже, чем нарком Шестаков. Может быть, даже лучше. Изящнее.
– Поговорить надо. - Сашка спрятал документ, мельком взглянул на своего носителя в зеркало. Сотрудник как сотрудник. Драповое пальто, сапоги с галошами, шапка вроде кубанки, лицо, как положено, невыразительное.
– На кухню пройдем или куда?
– Можно и на кухню. Если не особенно торопитесь, пальтишко снимайте, у меня тепло.
– Спасибо, я так, - только шапку снял. Присел на табурет, побарабанил пальцами по столу, будто соображая, с чего начать. Достал из кармана пачку «Беломора», вопросительно покосился на хозяина.
– Курите, курите, сейчас пепельницу подам…
Шульгин чиркнул спичкой.
– Так в чем ваш вопрос, товарищ… Или уже «гражданин»?
– Товарищ, товарищ! А ты меня не узнаешь, Юрий Митрофанович?
– Постойте-ка. Что-то не припоминаю, не участковый наш новый?
– Не участковый…
– Тьфу, - в сердцах воскликнул писатель. - Ты, что ли, Александр Иванович? Опять маскируешься? Успешно, ничего не могу сказать, только блеск глаз выдал. Не к этому рылу крыльцо. Что-то у тебя случилось?
– Ничего. У меня ничего. А у тебя, я думаю, проблемы только начинаются.
Он вынул из кармана пистолет и направил его точно в лоб собеседнику.
– Понимаешь, я сейчас могу выстрелить, и никто ничего не докажет. Гомеостат не поможет, я его заберу сразу, с твоей мертвой руки. Оболочку этого несчастного опера я тоже оставлю в квартире, чтобы потом другие специалисты разбирались, как и что случилось. Устраивает?