Ничего особенного сержант рассказать не смог, Утром капитан[47] поднял по тревоге свое подразделение, приказал погрузиться в машины и следовать в Осташков. Там, уже после приезда в райотдел милиции, уточнил задачу: форсировать по льду озеро, окружить кордон и задержать всех там находящихся. Прежде всего - женщину с детьми. Остальные, сколько бы их ни оказалось, оперативного интереса не представляют. В случае сопротивления - разрешается огонь на поражение. Так они и поступили. Остальное - известно…
– Вы - из какого отдела? - спросил Шульгин.
– Третьего спецотдела.
– Это которым старший майор Шадрин руководил?
– Так точно, только он сейчас арестован. За него исполняющий - как раз Трайчук был.
– Интересный у вас отдел, - усмехнулся Шульгин. - Лейтенанта Сляднева с группой на задержании убили, Чмуров застрелился, Шадрина посадили, теперь вот новый начальник пулю схватил по собственной глупости. Может, не тем делом вы, ребята, занимаетесь? Шли бы лучше воров на Тишинском рынке ловить…
Все имена и факты, имеющие непосредственное отношение к его эпопее, Шульгин приводил, вспоминая подробный разговор с Буданцевым.
– А кто Трайчуку приказ отдал, не знаете? - на всякий случай спросил он.
– Откуда нам знать…
Действительно.
– Николай Александрович, я вас еще раз попрошу - отведите эту команду в подходящий сарайчик, тех, что на улице, - тоже. И заприте до выяснения. Вместе с начальником милиции.
– Так я-то при чем? - неожиданно жалким голосом заговорил тот. Абсолютно таким, как с ним, наверное, разговаривали задержанные за драку или мелкую кражу местные мужики. - Я к московским делам - никакого отношения. У меня работа стоит, а эти сказа ли - садись, поехали… Алексаныч, ты ж меня сколько знаешь, я разве когда чего?
Власьев с сомнением посмотрел на Шульгина.
– Может, и правда, Григорий Петрович? Он здесь кто? А в Осташкове у него и служба, и семья, и хозяйство…
Сашке это было совершенно безразлично. Как Воланду московские дела.
– Сами решайте. Только как он тридцать километров пешком пройдет в шинелишке своей? Замерзнет, а мы отвечай?
– Да дойду я, дойду. Тут всего ничего до ближней деревни, а там мужички довезут, свободно.
– Тогда иди. Верните ему «наган», все же казенное имущество. Хотите, даже с патронами. Дурака валять не будешь, Яков Максимович?
От надежды на скорую свободу милиционер даже перекрестился, забыв о партийности.
– Да разве я… Да ни в жисть… - Нормальный тверской крестьянин, случайно властью облеченный.
– Хватит, надоел, - махнул рукой Шульгин, - а домой доберешься - сиди тихо. Ничего не видел, ничего не знаешь, а если случаем из Москвы настойчиво спросят, ответишь, что комиссар госбезопасности под подписку молчать велел. Вплоть до высшей меры - к нему и обращайтесь.
Милиционер так стремился поскорее исчезнуть, что даже не попытался выяснить, какой именно комиссар, какая у него фамилия и должность. Не задумался, кто еще из Москвы может спросить, если Москва, считай, вот она - в лице без раздумья стреляющего «комиссара». Да ну их! Хорошо бы еще по дороге телефонный провод оборвать, чтоб не надоедали больше…
Закончили неотложные дела. Власьев запер девятерых уцелевших чекистов в том же сарае, где под кучей сена была спрятана слядневская «эмка», вернулся; в комнату.
Зоя торопливо заканчивала сборы.
– А теперь куда, Гриша? Ты, смотрю, всерьез развоевался. Не тебя теперь ловят, ты ловишь? И броневик где-то нашел. Из самой Москвы за нами приехал, или?…
– Или, Зоя, или… Сейчас доберемся до места, там и поговорим. Разговор долгий будет. Парни-то как, не скучали?
– Нет, все хорошо. Первые дни мы все волновались, конечно, а когда Николай Александрович вернулся, сказал, что твои дела нормально решились и скоро ты за нами приедешь, обрадовались, успокоились. И вдруг снова… Я думала, теперь окончательно конец, и тебе, и нам. Особенно когда этот… меня поволок и пистолет к голове приставил. А ты его так…
– Не умеешь - не берись, есть такая поговорка. Ну ладно, ладно, все, - торопливо сказал он, увидев, что глаза женщины наполнились слезами, и руки дрожат, и губы прыгают.
Власьев, понимая ее состояние, но так пока и не сориентировавшись в обстановке, сделал единственно бесспорное в его положении - разлил по стаканам свой первач.