И тут же, не удержавшись, спросил:
— Ну и как же ты жила потом, когда мы больше не встретились?
Ему стало грустно — но не так, как раньше, когда в основном была тоска и боль. Сейчас его охватила мягкая, сентиментальная печаль.
— Я потом еще раз заехал в Москву, звонил, домой к тебе забежал, а вечером улетел… К первому месту службы не опаздывают…
— Почему? — спросила она, и тут наконец по ее лицу Воронцов увидел, что она вспомнила. И все, что было тогда, и многое другое. Выражение очень отчетливо изменилось. И лица, и особенно глаз. Будто за несколько секунд она разом прожила все непрожитые годы.
— Вот оно, значит как… — выговорила Наташа. Глубоко вздохнула, прикрыв длинными ресницами глаза. — Ты прости меня, Дим, если можешь. Я виновата. Но мне потом тоже стало плохо. И тебе хоть есть кого винить.
Еще помолчала и постаралась улыбнуться как можно небрежнее:
— Ну, а как ты? Сейчас-то у тебя все в порядке? Где ты теперь, кто? Еще не адмирал, как собирался?
Воронцов тоже с удовольствием бы расслабился и дал волю светлым воспоминаниям. Однако обстановка не располагала.
— В основном не жалуюсь, нормально. Но разве ты и вправду ничего обо мне не знаешь? По-моему, должна бы…
Наташа посерьезнела. Словно прислушиваясь к голосу, который звучал только для нее. Даже голову слегка наклонила вбок.
— Да, ты прав, как всегда. Только… Это ведь совсем другое… Я не могу объяснить. Не понимаю, как оно получается, и не знаю, поверишь ли ты мне. Меня вызвали сюда, чтобы я говорила с тобой от имени чужого разума. Неземного. Я — это я. Самая настоящая, но моментами — словно просто переводчик. Мне сообщают то, чего сама я знать никак не могу. Если от меня требуют — я не в состоянии молчать или сказать иначе… Самое удивительное — отчего-то я почти спокойна, хоть и понимаю, что должно быть очень страшно, я ужасная трусиха, ты помнишь… Так, наверное, бывает у шизофреников. Почему это случилось именно со мной? С нами обоими?
Воронцов рад был бы знать ответ. Впрочем, половину ответа он, кажется, знал: почему это случилось с ней. Одновременно нашлось решение и для других мучивших его загадок. Дмитрий испытал то приятное ощущение, что бывает, когда на экзамене твоя штурманская прокладка один в один совпадает с истинным курсом.
Остается узнать, отчего неземному разуму так нестерпимо захотелось пообщаться именно с ним, что он не остановился перед затратами и даже предусмотрел, через кого с Воронцовым лучше всего договариваться.
Он поднял руку и сдернул из-за уха плоскую фишку.
И ничего не произошло. А Дмитрий думал, что все сразу исчезнет, он окажется опять на даче и уже там побеседует. Но не с Наташей, а с Антоном. Если только тот не окажется просто подсадной уткой. Предателем, польстившимся на миллионерскую дачу. И все равно нашлось бы, о чем побеседовать…
— Зачем ты это сделал? — спросила Наташа.
— Видишь ли, — начал он напряженным и вздрагивающим от сдерживаемой злости голосом, — я отчего-то не люблю, когда черт знает кто лезет мне в душу, ковыряется в моих воспоминаниях и чувствах. Можешь им это передать. И пошли они все…
— Ты не прав, Дим. — И в голосе ее, и в выражении глаз он вновь уловил отблески прежней нежности. — Мыслей твоих никто не читает. Датчик всего лишь позволял использовать глубинные слои долговременной памяти, чтобы создать наиболее отвечающую твоим вкусам и наклонностям обстановку. И еще — чтобы контролировать психическое и физическое состояние по биотокам. А мысли читать они не умеют. В противном случае все это, — она обвела рукой вокруг, — просто не нужно было бы. Но если ты против — пожалуйста. Правда, теперь им не так удобно будет поддерживать контакт…
— Меня их удобство не так уж занимает, — успокаиваясь, ответил Воронцов. — Мне важнее, чтобы я сам решал, что сказать, что нет, и как именно… Так можно надеяться, что больше никаких сверхчувственных восприятий? А то знаем мы всякие детекторы лжи и полиграфы Киллера…
— Безусловно. Их этика, хоть и отличается от нашей, исключает поступки, нарушающие свободу воли разумных существ…
— Смотри ты, как благородно… Ну хорошо, верю. Продолжай… — Не прекращая говорить, Воронцов встал, обошел стол, приблизился к Наташе, будто невзначай протянул руку и ощутил пальцами преграду. Он невольно вздрогнул, подсознательно до последнего мига надеясь, что Наташа все-таки живая, а не фантом на экране. Стало так обидно, словно он вновь потерял ее.