— Оставьте у себя впредь до нового распоряжения. Раз уж меня занесло в Италию, я не прочь свести знакомство с Гарибальди, к которому питаю любовь вот уже десять лет, не будучи знаком с ним лично. Вы можете сказать мне, где я смогу отыскать его?
— В Генуе или в Турине.
— Ну что ж, тогда оставьте мой патент у себя. Возможно, я приеду за ним сам.
— Приедете сами?
— Почему нет? Я хочу завершить дела, связанные с этим чертовым судном. Возможно, мое присутствие понадобится, чтобы положить всему этому конец. Подождите меня какое-то время, но я не обещаю вернуться всенепременно; если что-то помешает мне приехать, я вам напишу.
— И когда вы уезжаете?
— Сегодня, если удастся. Ливорно не такой уж веселый город, как вы должны были заметить, живя здесь; кроме вас, я никого здесь не знаю, а расположиться в консульстве не могу. Так что сделайте одолжение, наведите справки, уходит ли сегодня какое-нибудь судно в Геную.
Бернар дез Эссар навел справки. В порту стоял «Квиринал», отправлявшийся в Геную в шесть часов вечера.
— Вы позавтракаете со мной и уйдете от меня как можно позднее.
— С вашего позволения, я уйду от вас в пять часов.
— Но за это время вы умрете тут от скуки. У меня масса дел, которые помешают мне составить вам компанию.
— Я не умру от скуки, если вы предоставите мне три вещи.
— Какие?
— Бумагу, перья и чернила.
— Все это в вашем распоряжении, а заодно и рабочий кабинет моего секретаря, находящегося теперь на острове Эльба.
Это было все, в чем я нуждался. Дез Эссар поместил меня в кабинете своего секретаря и дал мне то, что я попросил.
Я воспользовался предоставившейся возможностью, написав полтора десятка писем. На совести у меня всегда целый ряд неотвеченных писем, которые дожидаются случая, чтобы я на них ответил; если случай предоставляется, я выплачиваю долги, как проценты, так и основные суммы; если же случай не предоставляется, я позволяю основным суммам и процентам накапливаться, так что в итоге наступает момент, когда мне приходится объявлять себя неплатежеспособным.
В восемь часов вечера «Квиринал» поднял якорь, а в три часа утра мы вошли в порт Генуи.
Я направился прямиком к Бертани, чтобы спросить у него, где находится Гарибальди. Гарибальди находился в Турине.
В тот же вечер я приехал в Турин, однако было слишком поздно, чтобы являться к Гарибальди. Я навел справки о нем: он жил в гостинице «Тромбетта».
Воспользуюсь этим перерывом, дорогие читатели, чтобы рассказать вам о том, что, хотя прежде мне никогда не доводилось встречаться с Гарибальди, совсем посторонними друг другу мы не были.
В 1848 году военный министр Монтевидео, генерал Пачеко-и-Обес, человек с такой преданной душой и таким храбрым сердцем, каких я редко знавал, — увы, это сердце уже перестало биться, а эта душа уже вознеслась к небесам, — прибыл во Францию по делам своей маленькой республики и изъявил желание быть мне представленным. Он приехал просить помощи у Франции в борьбе против Росаса, в свой черед ставшего теперь изгнанником. Издав книгу под названием «Монтевидео, или Новая Троя», я помог ему прославить героев монтевидейской независимости, и во главе этих героев естественным образом оказался поставлен Гарибальди.
Рассказывая мне о Гарибальди, генерал выказывал такой пыл, что я всей душой проникся к этому герою-поэту, ибо, повторим, Гарибальди прежде всего поэт и как раз поэтому является героем в полном смысле слова.
Так что я первым или одним из первых сделал Гарибальди известным во Франции.
Вот что я писал о нем в то время:
«Среди людей, которые содействовали обороне Монтевидео и будут вознаграждены признательностью не одного города, а целой нации, следует поставить впереди всех других Джузеппе Гарибальди, который, будучи изгнан из Италии за то, что сражался за свободу, и из Риу-Гранди за то, что содействовал учреждению республики, около 1841 года предложил свои услуги Монтевидео.
Попытаемся дать нашим современникам представление о физическом облике человека, поднявшегося уже на такую высоту, что хулить его могут, лишь клевеща на него.
Гарибальди — мужчина лет около сорока,[3] среднего роста, стройный, светловолосый, голубоглазый, с греческим профилем, то есть предельно близкий к истинному образцу мужской красоты, подобно изображенному на "Тайной вечере" Леонардо да Винчи Иисусу, с которым у него большое сходство. Он носит длинную бороду; его обычный наряд — блуза, плотно облегающая тело, а то и просто рубаха без всяких воинских знаков различия; движения его полны изящества, а голос его, бесконечно мягкий, напоминает пение. В обычном своем настроении он скорее рассеян, чем сосредоточен, и похож скорее на человека спокойного, а не взрывного; но произнесите в его присутствии слова "Италия” и "независимость” и вы увидите, как он пробуждается, словно вулкан, извергающий языки пламени и потоки лавы.
3
Мы просим наших читателей помнить, что это было написано в 1849 году, в то время, когда я не мог предположить, что буду иметь честь стать другом Гарибальди.