На что мой корреспондент со своей обычной логикой ответил мне:
«Ну и кому Вы поручите проверить счет, выставленный Подиматасом? Ваше судно — греческое, Подиматас — грек; Вы предстанете перед греческим консулом, и греческий консул признает Вас виновным».
Какое-то мгновение у меня было желание ответить: «Ну что ж! Если он признает меня виновным, я просто не буду платить», но затем мне пришло в голову, что, коль скоро греческий консул угрожал продать шхуну из-за ста сорока франков, которые, хотя я и не был их должен, требовали с меня два матроса, с тем большим основанием он продаст ее из-за двух тысяч ста шестидесяти франков, которые требовал с меня ее капитан.
Так что я заплатил две тысячи сто шестьдесят франков, но, когда я лег спать в тот вечер, на душе моей, поскольку у меня не такое хорошее пищеварение, как у Сатурна, лежали камни стоимостью в четыреста франков, собранные на берегу Милоса.
В итоге часть ночи я провел без сна, раздумывая о средстве избежать юрисдикции греческих консулов, казавшейся мне еще большим произволом, чем правосудие турецких кади.
II
В ПОИСКАХ ФЛАГА
Наутро решение было принято.
Вместо того чтобы плыть в Грецию под греческим флагом, что казалось мне знаком учтивости в отношении Греции и одновременно залогом личной безопасности, я изменю национальность судна и поплыву под французским флагом.
В конце концов он не хуже всякого другого. Я навел справки о такой возможности еще на Спросе, и мне ответили, что сделать это крайне просто, достаточно оплатить соответствующую пошлину, которая составляет десять процентов от стоимости покупки.
«Монте-Кристо» обошелся мне в семнадцать тысяч франков; десять процентов от семнадцати тысяч франков составляют тысячу семьсот франков, итого восемнадцать тысяч семьсот франков; к тому же надо учесть три или четыре тысячи накладных расходов, всего, таким образом, наберется двадцать две или двадцать три тысячи франков, ну, возможно, двадцать четыре, если тщательно все подсчитать; однако эта сумма все равно была еще очень далека от сорока пяти тысяч франков, которые запросил с меня Мазелин, судостроитель из Гавра.
И, что бы ни говорили мои друзья, в итоге окажется, что я провернул превосходную торговую сделку, если только мне удастся отделаться от греческих консулов; так что, в конечном счете, я был весьма доволен тем, что последовал совету Абу, которого никто не обвинял в предвзятом отношении к грекам.
И потому, когда пробило два часа, я вскочил в наемный экипаж и крикнул кучеру:
— В Военно-морское министерство!
Только не думайте, что я направился прямо к министру. Черт побери, я не в таких хороших отношениях с нашим правительством, как это было в добрые старые времена, при моем дорогом Вернинаке де Сен-Море или славном адмирале Жакобе; после знаменитых прений в Палате депутатов по поводу корвета «Быстрый» я не в ладах со всеми военно-морскими министрами, как уже родившимися, так и теми, кому еще только предстоит появиться на свет.
Нет, с просьбой об одолжении я намеревался обратиться к моему другу аббату Кокро, тому самому, кто вместе с принцем Жуанвилем привез с острова Святой Елены прах Наполеона, — и у кого я прошу прощения за то, что невольно бросил на него тень, назвав его своим другом. Не знаю, как вместить в такую достаточно корявую фразу, что аббат Кокро не только один из самых обязательных, но и самых остроумных и образованных людей, какие мне известны, но я хотел сказать это мимоходом и, так или иначе, сказал.
Вы спросите, каким образом я познакомился с аббатом Кокро? Сейчас расскажу.
Однажды я обедал у принцессы Матильды, которую восхвалил бы вам, не будь она принцессой, как вдруг разговор зашел об истинных и ложных евангелиях.
Из этого воспоследовал спор о Никейском соборе.
Моим противником в завязавшемся споре стал священник, с которым прежде я не был знаком.
Он, со своей стороны, был знаком со мной нисколько не больше.
Поскольку поднятый вопрос оказался довольно трудным, было решено, что, выйдя из-за стола, сотрапезники обратятся за справкой к словарю Буйе.
Выйдя из-за стола, сотрапезники обратились за справкой к словарю Буйе, у которого достало любезности подтвердить мою правоту.
Для поэта взять в богословском споре верх над аббатом было крупной победой.
И потому принцесса Матильда принялась в свое удовольствие подсмеиваться над аббатом Кокро: как же это он, священник, в споре о церковном соборе потерпел поражение от безбожника!