— ...Ныне цены растут как на дрожжах, дошло до того, что рабочий на дневной заработок способен купить только булку хлеба на рынке. Поэтому приспел час вам, граждане заводчики, поделиться вашими доходами с рабочими, то есть поднять им зарплату.
Махно сделал паузу, как бы давая уважаемым гражданам переварить новость. Ливинский, пригвождённый тяжёлым взглядом вчерашнего каторжника, даже не дёрнулся. Голос подал Вечлинский:
— И на сколько же просит профсоюз поднять зарплату?
Слово «просит» разозлило Махно, он перевёл взгляд на вопрошающего и отчеканил:
— Профсоюз требует повышения на сто процентов.
— О-о-о, — почти в один голос отозвались «граждане заводчики».
— Это не серьёзно, господа, — оборотился Вечлинский к коллегам. — Я думаю, нам не о чем говорить.
— Да, да, — согласились те.
— Хорошо. Подумайте, граждане. А завтра сообщите ваше решение, — холодно ответил Махно. — В противном случае мы прибегнем ко всеобщей забастовке. И только.
— Это что? Выходит, вы хотите остановить производство? — встревоженно спросил Кригер.
— Нет, Борис Михайлович, это вы остановите производство своим упорством.
Обращением к Кригеру по имени-отчеству Махно подчеркнул своё к нему уважение. Ведь именно Кригер в своё время принимал его — мальчишку на завод и направил учеником в модельный цех на престижную работу. И Махно, не избалованный человечным обращением, не мог не испытывать к нему благодарности.
Но сегодня, ощущая себя защитником рабочих, он не смел и помыслить о какой-то поблажке Кригеру.
Заводчики ушли, обещая и завтра стоять на своём. К Махно, находившемуся в профкоме, пришли Антонов с Серёгиным.
— Ну что?
— Держатся ваши капиталисты. Но ничего, завтра поединок продолжится.
— Сколько ты заломил? — спросил Антонов.
— Сто процентов.
— Перебрал, Нестор Иванович, перебрал крепко. А они сколько предлагали?
— Нисколько.
— Потому что ты хватил через край. Сбрось процентов сорок.
— Да что вы, братцы, — возмутился Махно. — Мы ж за интерес трудяг дерёмся. Если я и уступлю, то не более двадцати процентов, пусть хоть лопнут.
— О забастовке говорил?
— Да припугивал. И тебя, товарищ Антонов, вот о чём попрошу. Ты завтра будь в своём завкоме у телефона, подыграешь мне в случае чего.
— Как?
— А так. Не мытьём так катаньем надо брать. В присутствии их я позвоню тебе и скажу примерно так, мол, хозяева не согласны, давай сигнал останавливать производство. Я уверен, этим сигналом на остановку мы дожмём их.
— Но мне сигнал на остановку давать не надо?
— Конечно, не надо. Этот разговор будет рассчитан на их уши. И только. Вот увидишь, первыми дрогнут чугунолитейные, у них процесс беспрерывный и остановка означает гроб печам. Вот, возьми и дай отпечатать в пяти экземплярах.
— Что это?
— Это договор между работодателями и Советом профсоюзов о повышении зарплаты рабочим на восемьдесят процентов.
— Что, и проценты эти впечатывать?
— Да.
— А если не согласятся?
— Товарищи, я же сказал — дожму. Чтоб завтра с утра у меня были эти готовые бланки. И только.
Хозяева заводов, предприятий и кустарных мастерских явились к точно назначенному часу. И Махно не преминул похвалить их за точность:
— Вот что значит деловые люди, с такими приятно иметь дело.
Но комплимент не смягчил заводчиков.
— Господин Махно, если вы и сегодня будете настаивать на той же цифре, у нас ничего не получится.
— Хорошо, называйте вашу, — согласился Махно.
— Пятьдесят и не более. Вы поймите нас, господин Махно, сырьё подорожало, перевозки тоже, прибыль — слёзы. С чего мы можем повышать зарплату?
— Вот видите, и вы о подорожании, — подловил Нестор Вечлинского.
Торг шёл утомительно и долго. Часа через два заводчики расщедрились на шестьдесят процентов. Махно выдал наконец восемьдесят, но на пятом часу переговоров не выдержал.
— Ну хватит. Довольно жилы тянуть. Я иду звонить по завкомам.
Однако он ещё не успел взять трубку, как Кригер закричал:
— Нестор Иванович, не надо звонить, я согласен подписать.
— Борис Михайлович! — чуть не хором вскричали заводчики. — Что вы делаете?!
— Господа, Нестор Иванович прав. Если произойдёт взрыв, он накроет всех нас. Я подписываю договор. Где он?
Явившиеся в профком Антонов с Серёгиным застали измученного, почерневшего с лица Махно, утонувшего в мягком кресле в полной прострации.
— Вам плохо, Нестор Иванович? — спросил участливо Антонов.