— Пленных не брать.
И красный отряд был вырублен до единого человека.
На совещании штаба Повстанческой армии, состоявшемся сразу по возвращении Марченко, Махно заявил:
— Поскольку мы снова вне закона и лишились практически всей нашей кавалерии, идём на соединение с Азовским корпусом Трофима Вдовиченко.
— Если нам дадут пробиться красные, — вздохнул Серёгин.
— Дадут. Куда они денутся.
— Придётся пересекать железные дороги, красные наверняка будут строить «заборы» из бронепоездов, — сказал Белаш.
— Заботу о железных дорогах возложим на команду Чубенко. Где только увидишь рельсы, Алексей, рви к чёртовой матери. Лева, насколько мы оторвались от красных?
— Я думаю, на один-два перехода, — сказал Зиньковский.
— Посылай во все стороны разъезды, пусть глаз не сводят с красных и при случае хватают «языков». Мы должны точно знать, кто у нас на хвосте и на флангах. Вмени им в обязанность — рвать телефонные провода, выводить из строя телеграфные аппараты на станциях.
— Будем стараться, Нестор Иванович.
— Теперь твоя задача, Исаак, — обратился Махно к редактору Тепперу. — Заготовь текст листовки «Чёрная измена большевиков», в которой изобрази их коварство, подлое нарушение договора, надуманные обвинения махновцев в грабежах и разбоях. Мы за это давно расстреливаем. В общем, возьми у Белаша приказ Фрунзе, там что ни строка — то враньё. Опровергни всё по пунктам.
— А где же её будем печатать, листовку-то? Обоз весь брошен.
— Когда объединимся с Вдовиченко, возьмём Бердянск, там и отпечатаем. Напишешь, дашь мне прочесть.
К Новоспасовке, где, по предположениям, действовал Вдовиченко, шли не прямым путём, а часто меняя направления, путая преследователей и, что не менее важно, иногда являясь там, где махновцев менее всего ждали. По пути почти два полка красноармейцев перешли на сторону повстанцев и были влиты в бригаду Петренко, командовавшего пехотой.
Раза два или три разведчики, следившие за преследователями, докладывали штабу, что за ними идёт киргизская кавбригада.
— Что ж не нападают?
— Наверно, боятся нас или ждут удобного случая.
— Ну, мы ждать не будем. Марченко, тебе кони нужны?
— Хм. А когда они были лишними.
Нападение на киргизскую бригаду было совершено утром, когда кавалеристы готовились к выступлению из деревни.
Строились на единственной улице села. Именно в это время с обоих концов улицы появились тачанки, ударили пулемёты. Первой же очередью был срезан комбриг вместе со своими штабными. С обеих сторон сразу же образовались завалы из убитых коней и всадников, тачанок. Никто не пытался командовать, не было сделано ни единого выстрела. Уцелевшие с ужасом кинулись врассыпную по дворам, огородам, сараям.
В село влетела конница под командой Марченко, получившая указание батьки «без пленных». Изрубили, кажется, всех, не пощадили даже спрятавшихся в камышах, и дивились тому, что «басурманы» даже не отстреливались.
Собрали богатые трофеи: карабины, винтовки, патроны, тачанки с исправными пулемётами и особенно радовались тому, что нашли несколько возов овса.
Уже перед обедом сияющий Марченко доложил Махно:
— Твоё приказание, Нестор Иванович, исполнено. Вырубили подчистую, бригады нема.
— Молодец, — похвалил Махно. — Теперь коней хватает?
— С избытком.
Однако вскоре в лагере появился старик с длинной седой бородой, приехавший на кобыле.
— Мне бы батьку побачить.
— Я слушаю тебя, отец, — сказал Махно.
— Вот ты какой, Нестор Иванович, — молвил старик с оттенком уважительного удивления.
— Какой? — спросил Махно.
— Ну эдакий... — замялся старик. — В общем... геройский. Я что прибег-то... Давеча твои хлопцы порубали страсть скоко... все плетни, проулки завалили... Нам до весны ховать не переховать мертвяков-то...
— Ну и чего ты хотел? Нам же ещё и хоронить, что ли?
— Да нет, не то зовсим, как бы это сказать... Токо ты не злобись.
— Ну что? Говори, не тяни, старик.
— Ну в общем, я поховав некольких киргизецу подполе... Уж больно ваши злобились, порубали б бедолаг, а они ж люди, живые души.
— Как тебя звать, дед?
— Нечипор я, батько.
— Стало ты жалеешь наших врагов, дед Нечипор, — прищурился, Хмурея, Махно.
— Жалкую, всех жалкую, Нестор Иванович, — отвечал старик. — И тебя тоже.
— Меня? — удивился Махно. — За что?
— Ох, тяжела твоя ноша, сынок. По крови шагать, душу сжигать. Как тут не жалеть? Как-никак, ты заступник крестьянству.
— Ну и что ж ты хочешь?
— Я сулился им, что заступлюсь перед тобой за них.