Махно действительно устроил в Нехвороще днёвку своей измотанной в боях и походах армии. И, как обычно, в таких случаях в штаб были собраны командиры и члены Реввоенсовета. С докладом на тему: «Так дальше не должно быть» выступил Тарановский.
— ...Это что же получается, товарищи, наши повстанцы начинают брать пример с большевиков, совершенно пренебрегая справедливой меной лошадей у крестьян. В первом кадивизионе поменяли коней в отсутствии хозяина. Тот явился, а его коней нет, а какие ему даны взамен, не знает. Крестьяне возмущаются, и, вызывая это возмущение, мы льём воду на мельницу большевиков. Что за мода пошла в вашей кавалерии, товарищ Петренко? Бойцы начали вдруг обзаводиться заводными конями.
— А чем же плохо? — удивился Петренко.
— Конечно, каждому неплохо иметь заводного коня. Но посчитайте, во что превратится Повстанческая армия, если каждый обзаведётся запасным конём. Во-первых, это будет уже не армия, а цыганский табор. А главное, как на это посмотрят крестьяне, особенно те, которые не имеют лошадей? И потом, вопрос: а откуда он взял этого коня? Купил? На какие шиши? Значит, украл у какого-нибудь землероба. А за это, сами знаете, что у нас полагается.
— Но мои хлопцы спешили красных кавалеристов, — пытался оправдаться Петренко. — Законная добыча.
— Кстати, о законной добыче, хорошо что напомнил, товарищ Петренко. Всё имущество, добытое в бою, должно сдаваться начальнику снабжения товарищу Серёгину, ибо только он, в силу свой должности, знает, кто в чём нуждается, и может справедливо его разделить. А то один ходит босой, а у другого под облучком в тачанке запасные чоботы. Ну куда это годится?
Далее Тарановский поднял вопрос о дисциплине в отдельных отрядах, драках меж повстанцами и наконец о сквернословии:
— ...Товарищи командиры, ну что это? По всякому пустяку мат-перемат. А ведь среди нас женщины. Особенно отличаются ваши хлопцы, товарищ Кожин. И знаете почему?
— Почему? — насторожился Кожин.
— С вас берут пример.
— С меня? Да ты что? Да я... разве что в бою вырвется... А чтоб при Галине Андреевне, ни боже мой.
— Так вот, постарайтесь и сами отвыкать и своих хлопцев отучать.
— Отучи их попробуй.
— Вон Куриленко ж отучил.
— Вася?
— Нуда.
— Вась, как ты их отучал?
— Проще пареной репы, Фома, — усмехнулся Куриленко. — Как кто выругался, плёткой его по хребтине.
Командиры засмеялись, Махно сказал весело:
— Фоме себя же и придётся плёткой охаживать. Этак он же без шкуры останется.
И хотя смеялись над этим предложением, но в резолюцию собрания внесли: драки и мат категорически изжить среди повстанцев. Лошадей у крестьян менять только в присутствии хозяина, не обижая и не обманывая его, более того, за свежую и крепкую лошадь приплачивать: «Мы не Красная Армия!». Заводных коней иметь на эскадрон не более пятнадцати. Обоз сократить до минимума, раненых в боевых тачанках не возить, а только на специально выделенных для походного лазарета подрессоренных повозках. Никакая группа не может считаться хозяйкой захваченных трофеев. Всякие трофеи распределяются на всю армию, а которые не могут быть увезены, отдаются безвозмездно крестьянам ближайших сел.
Решено было создать две кавалерийские группы — первую под командованием Куриленко, вторую под командованием Кожина — и передвигаться им всегда параллельными курсами, дабы успеть прийти на помощь друг другу.
Всё это придумал сам батько:
— Появление во время боя во фланг врагу свежей кавчасти — это залог успеха и победы.
Закрывая совещание, Махно сказал:
— Напоминайте повстанцам, товарищи, что сегодня только мы являемся армией разрушения насильственного государства большевиков, только на нас надеется ограбленный, разорённый крестьянин. Другого заступника у него нет.
9. Изгои
Как и опасался Махно, в битву вступал самый страшный и опасный враг — голод. К неурожайному, после 20-го, по всем признакам клонился и 21-й год.
Крестьянские волнения практически по всей центральной черноземной России вынудили большевиков пойти на уступки, объявить новую экономическую политику, НЭП, по которой продразвёрстка заменялась продналогом. Объявлялась амнистия всем, кто добровольно сложит оружие и прекратит борьбу с законной властью. Листовки, сбрасываемые с аэропланов с этими призывами, конечно, разлагали повстанчество.
Махно понимал, что и НЭП, и амнистия — очередная уловка большевиков, что эти обещания будут нарушены, и говорил с горечью: