Последнему особенно радовался Махно:
— Вот видите, крестьяне нутром не приемлют власть. Они все в душе анархисты, хотя в большинстве и не знают даже этого слова.
— Но, Нестор Иванович, — хитро щурился Белаш. — Ведь вы-то тоже власть. Начальник.
— Я начальник временный, меня попросил народ: командуй, я и взялся. Завтра скажут: уходи, и я уйду. Так что, Виктор Фёдорович, не пытайся подловить меня на противоречии. Я анархист убеждённый.
В большом помещичьем доме Кассена размещать коммунаров взялся Баскин и, спеша обрадовать Махно, сообщил ему:
— А вам с женой, Нестор Иванович, мы отдаём спальню Кассена.
— Для нас двоих, Рувим, это будет слишком великовато. Поместишь сюда тех, у кого большая семья.
— Ну тогда выбирайте сами.
И Махно выбрал, не в доме даже, а клетушку возле амбара, в которой жил когда-то помещичий шорник. Маленькое окно, затянутое паутиной и пылью, крохотный стол, истыканный шилом, и сооружённое из досок ложе на низких козлах. Печурка, прилепленная к наружной стене. Вот и вся обстановка убогой пристройки. Полагая, что жена не в восторге от его выбора, Нестор утешал:
— А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо?
Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла.
Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им:
-— Кому ещё добавить? Подходи.
Увидев вошедших Махно, тут же позвала:
— Идите сюда. Вот я вам место берегу.
Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки.
— Кушайте на здоровьичко.
После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене:
— Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать.
И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом.
Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил:
— Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе.
Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали.
— Кто там? — спросил Махно.
— Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый.
— Ну что случилось, Исидор?
— Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом.
— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.
В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.
— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?
— Семьдесят человек.
— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.
— А вы скоро вернётесь?
— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.
Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.
— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.