— Исты на здоровьичко.
— Я буду есть, а ты рассказывай, — сказал Махно, беря ложку.
— Ой, Нестор Иванович, таке горе, таке горе, не знаю як и начать. У вас в семье...
— Я знаю уже, — осадил её Нестор. — Не будем бередиться, мама всё рассказала. Ты скажи, как народ: что делают, о чём думают, к чему готовятся.
— Народ дюже недовольный, Нестор Иванович...
— Мотя, зови меня Иваном Яковлевичем. У меня документ на это имя. Конечно, местные вартовые меня в лицо знают, а если немцы, так они-то меня не видели. Я для них Шепель. Учитель. Хорошо?
— Хорошо, Иван Яковлевич, я всё поняла. У нас и вартовые есть нездешние. Один приехал сюда с матерью и сестрёнкой. Наши парни раз поймали его и решили убить, а он взмолился, что де пошёл в вартовые, чтоб с голоду не умереть и мать с сестрёнкой прокормить. Ну наши сказали: будешь нам служить — будешь жить. Он согласился и слово держит, об облавах и обысках всегда предупреждает. Ну, наши узнали, что на его шее действительно мать-старуха и сестрёнка, подкинули ему куль муки, сала там, картошки. Он на седьмом небе, теперь служит не за страх, а за совесть.
— Это молодцы, что среди вартовых своего человека имеете. Как его звать-то?
— Микола Холявко. Если б не он, Лютого давно бы поймали.
— Лютый здесь? — обрадовался Махно.
— Здесь. Он теперь Петром стал.
— Вот это радость. Я Иваном, он Петром.
— А он не очень обрадуется, узнав, что вы здесь.
— Почему?
— Он со всеми переругался, кто хотел звать вас. Мы, говорит, не можем рисковать головой Нестора Ивановича, звать его рано. Вот подготовимся, вооружимся, сколотим отряд, тогда и позовём.
— Нет, Мотя, я не могу ждать. Завтра же мне надо увидеться с людьми, с верными, надёжными. Кстати, предупреди и их, чтоб все звали меня Иваном Яковлевичем.
— Хорошо, Иван Яковлевич, с утра пошлю своих хлопцев.
— А как они? Надёжные?
— Мои-то орлы? Оба в отца. А ведь он ещё до войны в вашей анархистской группе состоял, не последним был.
— Помню я. А где соберём народ?
— Это я посоветуюсь с Харитиной. Уж она-то обрадуется, узнав, что вы в Гуляйполе.
Утром, посылая сыновей-погодков четырнадцати и пятнадцати лет, Мотя наказывала им:
— Первой позовите сюда Харитину.
Харитина примчалась с тяжёлой кошёлкой, с порога приветствовала радостно:
— Иван Яковлевич, наконец-то! Здравствуйте вам! — долго не отпускала руку Нестора, трясла её: — Вы не представляете, как я рада. Без вас ничего у нас не делается. Для начала вот, я для вас принесла.
Харитина грохнула кошёлку на стол. В ней оказались два нагана, немецкий манлихер и три бомбы. Всё было прикрыто сверху свежим луком и укропом.
— Спасибо, Харитина. Но нельзя так рисковать. А ну патруль.
— А шо? Я на базар несу лучок продавать.
— Если б взяли в руку твою кошёлку, по весу бы определили, что там за лучок.
— Так мне как хлопцы сказали, шо вы тут, я подумала: у него ж ничего нема. А у мэне цего добра.
— Харитина, ты сможешь собрать наших уцелевших?
— Когда?
— Немедленно, сейчас же.
— А куда?
— Это сама решай, только сразу предупреждай, чтоб моего имени вслух никто не произносил.
— А что, если у меня же? А? Моя хата в Песках в самом краю села.
— Добро, собирай к себе. И я сразу приду.
— Иван Яковлевич, но по улицам шляются вартовые.
— Мотя, у тебя Найдётся лишняя юбка, платок?
— Есть праздничная.
— И бритву, пожалуйста.
— Мужнина в сундуке лежит.
— Вот и всё. Побреюсь. Переоденусь. И все дела. Харитина, на всякий случай, чем чёрт не шутит, если накроют нас у тебя, найдётся ещё «це добро», чтоб отбиваться?
— О-о, Иван Яковлевич, у меня под полицей и пулемёт есть.
— Ну Харитина, ну молодчина.
— Вы только командуйте, а уж я для вас чёрту хвист одирву.
— Ступай. Через час я буду у тебя с Мотей. Да наказывай, чтоб кучей-то к тебе не шли, по одному чтоб тянулись.
— К этому нас уже немцы приучили. Можно и не говорить.
Нестор явился на Пески в сопровождении Моти, переодетый женщиной. Под кофтой у этой «бабёнки» было два пистолета, в кошёлке — две бомбы.
В избе Харитины собралось более двадцати человек. Сидели на лавках, табуретах и даже на кровати. Появление в таком наряде Нестора развеселило народ:
— О-о, Иван Яковлевич, вас хоть сейчас под венец.
— Така гарна дивчина и не замужем.
Нестор решил подыграть настроению, подкатив кокетливо глазки, пропищал жеманно:
— От женихов ну просто отбою нет. А я сердце своё отдам лишь голове варты.