— Эй, ты там! Вылезай, чего прячешься.
Из-за телег поднялся бородатый мужик.
— Ты кто? — спросил Лепетченко.
— Я кучер.
— Чей?
— Барина, стал быть.
— Это чья коляска? Барина?
— Не. Это енеральская.
— А где кучер?
— Сбёг. Как в доме рвануло, он наконь и бечь. Так охлюбкой[8] и ускакал.
— А ну помоги выкатить коляску.
Они взялись за оглобли, выкатили коляску из-под навеса.
— Сколько у генерала было в запряжке?
— Пара гнедых. Коренник и пристяжной с выносом.
— Ну-ка давай их.
— Так ентот ускакал на пристяжной.
— Давай коренника и пристяжного такой же масти из барских.
— Так это... барин ежели.
— Барин твой уже не «ежели». Неужто доси не допёр? Ну, живо. Когда Махно проснулся, посреди двора стояла чёрная щегольская коляска, обтянутая внутри голубым сукном и запряжённая парой гнедых, лоснящихся от сытости.
К нему подходил улыбающийся Лепетченко:
— Нестор Иванович, а я вам подарок приготовил. Эвон тачанка, да ещё ж и подрессоренная.
— Саша, где взял? — расплылся Нестор в довольной улыбке.
— От генерала осталась. Цени, Нестор.
Махно подошёл к коляске, встал на подножку, качнул возок.
— Хорош подарок, спасибо. И сиденье мягкое. Жил же генерал. А?
— Жил, — засмеялся Лепетченко. — Теперь наш черёд жить. Подошёл Ермократьев, спросил:
— Иван Яковлевич, так вы вправду Махно?
— А что, не похож?
— Нет, ноя думал...
— Что думал? Договаривай уж.
— Что Махно высокий, широкоплечий... — замялся Ермократьев.
— Как Илья Муромец что ли?
И все трое рассмеялись, а Ермократьев ещё и покраснел.
Всех коней с конюшни разобрали повстанцы. Ещё не успели выехать со двора, как увидели пламя — Ермократьев поджёг дом.
— Зачем? — спросил Махно с неудовольствием.
— Пусть горит осиное гнездо.
— Он бы ещё сгодился коммунарам. Ну да ладно.
Когда они отъехали с версту от горящей усадьбы, Нестор из тачанки подозвал Ермократьева.
— У тебя там под кукурузой, часом, пулемёта не найдётся?
— Какой вам нужен?
— Лучше «Максим».
— Найдём, Нестор Иванович, расшибёмся, а найдём.
— Тогда двинем на Гуляйполе.
Лепетченко, сидевший на облучке и правивший конями, обернулся:
— Нестор Иванович, попробуем? Да?
— Гуляйполе не девка, Саша, чтобы пробовать. Будем брать.
— И-эх, — взликовал Лепетченко и замахал над головой ремёнными вожжами. — Н-но, гнедые, наддай.
И застоявшиеся сытые кони «наддали» так, что лодкой на волнах закачался кузов тачанки и в ушах Нестора засвистел тёплый степной ветер, выжимая слёзы с торжествующих глаз. Ему теперь казалось всё по силам.
8. Свободная территория
За несколько вёрст до Гуляйполя Махно остановил отряд и строго-настрого наказал:
— В Гуляйполе никакой стрельбы, товарищи.
— А если они начнут? — спросил Ермократьев.
— Не начнут. Не забывайте, что мы ныне отряд державной варты под командой штабс-капитана Шепеля. И сделать все должны как можно тише.
— А если всё же доведётся стрелять?
— Только по моей команде. Я не хочу в Гуляйполе лишних жертв. А уж за красного петуха, — Нестор строго взглянул на Ермократьева, — расстреляю на месте.
Так и въезжали в Гуляйполе: впереди на щегольской тачанке с пулемётом штабс-капитан, за ним конный отряд в полсотни сабель. Сторожевой пост на въезде даже не шевельнулся. Отряд стройными рядами продефилировал мимо.
Тачанка подкатила к немецкому штабу, тому самому, на который дважды безуспешно покушался Нестор. Махно соскочил с подножки и решительным шагом направился к крыльцу. В дверях стоял часовой. Нестор, козырнув ему, сказал:
— Срочный пакет от гетмана.
Войдя в приёмную, увидел вскочившего из-за стола адъютанта. Но и тому не дал рта раскрыть:
— Командир на месте?
— Да. Но он занят...
— Я курьер гетмана.
Нестор распахнул дверь. Полковник сидел за большим столом в дальнем конце комнаты, рядом стоял офицер с бумагами.
Увидев вошедшего штабс-капитана, полковник нахмурился и, сверкнув из-под пенсне ледяным взглядом, спросил:
— Что вам угодно?