Мои кошки становились старше. По общепринятым стандартам они уже были стариками. Гомеру было одиннадцать лет, скоро должно было исполниться двенадцать. Вашти было тринадцать, а Скарлетт — четырнадцать. Я собиралась выйти замуж, и мы с Лоренсом любили разговаривать о нашем будущем и строить планы на ближайшие пять или десять лет вперед. И мои мысли о будущем автоматически включали в себя моих кошек. Я просто не могла представить свою жизнь без них. Без них я бы никогда не стала тем, кем я есть, они фактически были рядом со мной всю мою взрослую жизнь. Казалось, будто еще вчера они попали ко мне котятами, которых совсем недавно отняли от маминой груди.
Но они старели. В тот момент я поняла, что, когда через несколько недель я выйду замуж за Лоренса и мы начнем нашу совместную жизнь, тот отрезок жизни, который мы проживем со всеми тремя моими кошками, будет очень коротким. Довольно скоро никого из них не будет рядом.
Я вышла из комнаты ожидания и пошла на улицу. Там я вынула мобильный телефон из сумочки и позвонила Лоренсу на работу. Я хотела, чтобы мой голос звучал бодро, когда я буду говорить ему, что пока еще ничего не известно. Но мне нужно было, чтобы он меня успокоил. Я расплакалась, как только услышала его голос.
— Я еду к тебе, — сказал Лоренс.
Я пыталась собраться с силами и ответить, что в этом нет необходимости, что со мной все в порядке. Но Лоренс спокойно произнес:
— Гвен, это и мой кот тоже.
Ветеринар вернул нам Гомера полчаса спустя и пообещал перезвонить в течение суток, как только получит результаты анализов.
— Что нам теперь делать? — спросил Лоренс.
— Постарайтесь, чтобы он хоть немного попил. И если у него вдруг появится аппетит, позвольте ему есть столько, сколько он захочет, и то, что он захочет, — ответил ветеринар.
Лоренс отвез нас домой и поехал обратно в офис. Я весь день просидела с Гомером. Он выполз из переносной корзинки и, утомленный таким началом дня, заснул в паре дюймов от нее. Чуть позже я завернула его в старое одеяло и вынесла на балкон, чтобы он мог поспать на солнце. Гомер всегда хотел выйти на балкон, как иногда делали Скарлетт и Вашти, а я не разрешала ему, потому что он так быстро двигался, что уследить за ним было бы невозможно.
Я не думала, что сегодня имелся хотя бы маленький шанс, что он от меня улизнет.
Гомеру, кажется, было все равно, где спать. Он не вдыхал шумно воздух и не водил ушами, как обычно.
— Eres mucho gato, Homer, — бормотала я, сидя рядом и поглаживая его мордочку, — eres mucho, mucho gato.
Телефон звонил, не переставая. Родители каждые пару часов спрашивали, есть ли новости от врача. То же самое делал и Лоренс. Видимо, Лоренс рассказал обо всем своим родителям, потому что звонила и его сестра, и мать, и отец, как и многие наши друзья, — даже те, кто не любил животных, у кого их не было, и я совсем не ожидала от них сочувствия. Но с Гомером всегда происходило именно так: встретив его однажды, люди запоминали его навсегда. Количество звонивших все увеличивалось, и было ясно, насколько важно не только для меня — для многих! — чтобы этот маленький сорвиголова, обычный кот с необычной судьбой, вырвал еще одну жизнь из тех девяти, что так истово прожигал с тех пор, как, полумертвый от голода и ослепший, ожидал своей участи в приюте.
— Позвони мне, — настаивали все. — Позвони мне, как только будут новости.
Доктор так и не смог установить, по какой причине Гомер заболел. Когда пришли результаты анализов, стало ясно, что имело место небольшое повреждение печени, что могло быть как причиной недомогания, так и его следствием. Доктор попросил держать его в курсе и принести Гомера на повторный прием через неделю, что я и сделала. Гомер был здоров.
В каком-то смысле Гомер действительно полностью поправился. На следующий день он прохаживался по квартире, умеренно ел и даже немного погонял скомканный клочок бумаги. Через три дня он уже ел, как обычно.
Гомер все еще носится по квартире, но уже не так резво и не так часто. Он стал двигаться с определенной скованностью в суставах, и теперь я дополняю еду добавками, которые помогают сделать суставы старых котов более гибкими. Он спит чаще и крепче, чем в былые времена, и, если его разбудить, может покапризничать. Он все еще любит дремать рядом со Скарлетт и Вашти, но если они случайно потревожат его спокойствие, то Гомер даже может на них шикнуть — тот Гомер, который раньше шипел только в случае опасности. Его шерсть, прежде черная и гладкая, как полированный оникс, теперь подернулась сединой. Он так и не набрал тот вес, который потерял, и теперь мы с Лоренсом шутим, что у Гомера бедра, как у супермодели, но эти шутки не смешны ни для кого, кроме нас двоих.