Я не имела ни малейшего представления о том, есть у воды запах или нет, и мне не хотелось рисковать, поэтому я поставила блюдце рядом с тарелкой сухого корма и поболтала пальцами в воде:
— Хочешь пить, котеночек?
Услышав плеск воды под моими пальцами, Гомер оторвался от консервов и склонил голову набок, а затем сунул свою крошечную лапку в тарелочку с сухим кормом — и тут же начал швырять его в блюдце с водой, словно так и было задумано и он лишь ждал сигнала. Комочки сухого корма плюхались в воду с тем же звуком, что производили мои пальцы, и Гомер с гордым видом повернулся в мою сторону, словно ожидая похвалы.
Я прыснула от смеха.
— Это не совсем то, чего я хотела. Попробуем еще разок.
Я вернулась в ванную к ящику с песком и позвала Гомера. Как и в первый раз, он пошел прямо на звук моего голоса. Как только котенок подошел, я взяла его и усадила в ящик. На сей раз мне показалось, что он озадачен. Разве мы уже не сделали этого? Тогда я опять перешла к его мискам, и котик еще раз с удовольствием поел консервов. Я вновь поболтала пальцами в блюдце с водой, и Гомер опять начал швырять сухой корм. Я никак не могла понять, он получает удовольствие от этого или хочет мне угодить? Как бы там ни было, я решила, что для всех заинтересованных лиц будет лучше, если я отодвину блюдце с водой подальше от тарелочки с сухим кормом. На сей раз, как только я поболтала пальцами в воде, Гомер подошел и начал пить. Скарлетт и Вашти, когда пили воду, обычно опускали голову прямо в центр блюдца, а Гомер, как я заметила, старался прикасаться языком к внутреннему краю, чтобы в рот попадало две-три капли воды за раз. Тут я вспомнила, как в ветеринарной клинике он окунул мордочку в миску с водой, и вдруг поняла, что он, наверное, боится, как бы эта неприятность не повторилась вновь.
К этому моменту солнечное золото в квадрате моего окна сменилось фиолетовыми сумерками. Я услышала, как под окном остановилась машина Мелиссы. Входная дверь открылась и захлопнулась, а потом в дверь моей спальни тихонько постучали.
— Он уже здесь? — чуть слышно спросила Мелисса из-за двери. — Можно на него посмотреть?
— Давай, заходи! — ответила я, стараясь говорить как можно тише.
Мелисса чуть-чуть приоткрыла дверь, просунув голову в щель, огляделась вокруг, потом открыла дверь пошире, и ее стройная фигура проскользнула внутрь, а дверь за ней беззвучно закрылась.
Гомер был занят тем, что обнюхивал изголовье кровати, но, услышав, как щелкнула дверь, повернулся в сторону Мелиссы и застыл. Его черная голова посреди белого пластикового конуса, не разбавленная никаким другим цветом, напоминала бархатно-черную сердцевину подсолнуха.
— О-о-о-й! — прошептала Мелисса, зажимая рот рукой. — Какой он маленький! — Она шагнула к Гомеру, а тот в нерешительности попятился. Мелисса взглянула на меня: — Можно я его поглажу?
Я похлопала рукой по кровати рядом с собой, приглашая ее сесть.
— Посмотрим, что скажет Гомер, — ответила я.
Мне было любопытно, как он себя поведет. Обычно кошки опасаются незнакомцев — это самая типичная кошачья черта. А у Гомера были дополнительные причины держаться от них подальше. Однако когда я взяла его на руки, я сразу ощутила, что он дружелюбный — совсем не такой, как другие коты.
Ну, вот теперь посмотрим.
Мелисса устроилась на кровати рядом со мной, и мы вдвоем затаили дыхание. Гомер медленно пошел в нашу сторону.
— Молодец, Гомер, давай-давай!
Похоже, он не мог сообразить, как ему взобраться с пола на кровать, откуда доносился мой голос. Котенок нерешительно вытянул лапку и вонзил коготки в покрывало, которое свисало до самого пола, потом легонько подергал, словно проверяя его на прочность. Убедившись, что покрывало не поддается, он резко подтянулся — и оказался на кровати.
— Эй, Гомер, — проговорила Мелисса. Она легонько похлопала по покрывалу рядом с собой. — Иди сюда, поздороваемся!
Гомер протопал по кровати, широко расставляя ноги и болтая головой из стороны в сторону, взъерошенный после прыжка. Громко мурлыча, он положил передние лапки Мелиссе на ногу и приподнял голову, нюхая воздух. Мелисса легонько почесала ему за ушками и под подбородком, и он вдруг доверчиво прижался к ее руке и стал яростно тереться о ее ладонь. Словно, не имея глаз, он не мог испытать раздражения от этого жеста и ничто не мешало ему тереться обо что угодно всей мордочкой.