ГЛАВА 9
На то, чтобы привязать герцога к креслу снятыми со стен охотничьими хлыстами, ушло не больше двух минут.
Герцог тем временем успел прийти в себя. Он принялся выкрикивать все известные ему ругательства — а знал он их немало — и грозиться самыми утонченными пытками, какие он только мог придумать, — а познания герцога в этой области были чрезвычайно обширны. Грин подождал, пока герцог окончательно посадит голос, а потом твердо, но негромко сказал, что он, Грин, намеревается делать до тех пор, пока герцог не выпустит его из замка. В подтверждение своих намерений Алан подхватил дубинку, усаженную железными шипами, и со свистом рассек ею воздух. Глаза герцога расширились, а лицо залила бледность. Из непокорного правителя, осыпающего оскорблениями своего похитителя и грозящего ему всеми мыслимыми карами, герцог внезапно превратился в съежившегося, дрожащего пожилого человека.
— И я перебью всех птиц в этой комнате, — сказал Грин. — И еще я открою сундук, который стоит под грудой шкур и в котором вы держите самые ценные сокровища — птиц, которых вы даже не показали императору из страха, что его охватит зависть и он потребует этих птиц в подарок, птиц, которых вы достаете лишь изредка по ночам, чтобы на них полюбоваться.
— Это жена тебе разболтала! — задохнулся герцог. — Какая же она иззот!
— Вполне согласен, — ответил Грин. — Она выболтала мне множество тайн, потому что она ветреная, ленивая, глупая женщина — вполне подходящая вам супруга. Итак, мне известно о спрятанной уникальной статуэтке птицы эксуротр, работы Изана Айюшвы из Метсва Муш, о стеклянной птице, которая стоила всему герцогству повышения налогов и послужила причиной множества горьких слез и лишений для ваших подданных. Я уничтожу ее без всяких угрызений совести, даже если она такая единственная и даже если Изан Айюшва уже умер и никогда уже не создаст ничего подобного.
Герцог в ужасе закатил глаза.
— Нет, нет! — дрожащим голосом пробормотал он. — Это немыслимо, это святотатство! Неужели у тебя нет никакого чувства прекрасного, ты, выродок, неужели ты сможешь разбить самую прекрасную из вещей, созданных человеческими руками?
— Смогу.
Уголки рта герцога поползли вниз, и вдруг он заплакал.
Грину стало неловко — он знал, какими сильными должны были быть переживания, чтобы заставить этого человека, прошедшего нелегкую жизненную школу, выказать свою слабость перед лицом врага. И он невольно задумался над тем, какое же это странное существо — человек. Герцог предпочел, чтобы ему перерезали горло, лишь бы не выглядеть трусом. Но стоило пригрозить его драгоценной коллекции стеклянных птиц!..
Грин пожал плечами. А какое ему, собственно, дело? Ему сейчас нужно использовать все, что попадется на пути.
— Отлично. Тогда слушайте, что вы должны сделать, чтобы уберечь ваших птиц, — и Грин подробно расписал действия герцога на ближайшие десять минут. Затем он заставил герцога самым торжественным образом поклясться фамильным именем и честью основателя их рода, что тот не предаст Грина.
— А чтобы быть уверенным, — добавил землянин, — я заберу птицу эксуротр с собой. Когда я получу подтверждение того, что на ваше слово можно положиться, я посмотрю, каким образом вернуть ее вам в целости и сохранности.
— Могу ли я положиться на это обещание? — хрипло выдохнул герцог. Его и без того большие выпученные глаза сейчас казались еще больше.
— Да. Я свяжусь с Зингаро, коммерческим агентом гильдии воров, и он вернет статуэтку вам — за соответствующее вознаграждение, конечно. Но прежде чем мы заключим эту сделку, вы должны также поклясться, что не причините вреда ни моей жене Арме, ни ее детям, не конфискуете ее торговое дело, а будете вести себя по отношению к ней так, словно ничего не произошло.
Герцог сглотнул, но поклялся. Грин был счастлив — хотя он и покидает Арму, но, по крайней мере, обеспечил ее будущее.
Прошел долгий, бесконечно долгий час, пока Грин наконец смог выбраться из своего убежища в примыкающем к покоям герцога большом чулане. Хотя герцог поклялся самыми священными клятвами, он был так же склонен к предательству, как любой из жителей этой варварской планеты — то есть весьма склонен. Грин стоял за дверью, покрываясь испариной и прислушиваясь к громкому и временами бессвязному разговору между герцогом, солдатами и герцогиней. Герцог был хорошим актером — он сумел убедить всех, что вырвался у этого сумасшедшего раба Грина, схватил меч и вынудил его перескочить через перила балкона. Конечно же, несколько стражников видели, как с балкона вылетело нечто большое, очертаниями напоминающее человека и с громким плеском упало в ров. Не было никаких сомнений, что раб сломал себе хребет, ударившись о воду, или просто падение оглушило его, но, в общем, он утонул. Как бы там ни было, он не ушел.
При этих словах Грин, несмотря на всю напряженность момента, не удержался от улыбки. Они с герцогом объединенными усилиями подняли деревянную статую бога Зузупатра и утяжелили ее металлическими блюдами, чтобы она не всплыла. В лунном свете идол выглядел достаточно похожим на падающего человека, чтобы убедить кого угодно, особенно при том волнении, которым все были охвачены.
Единственной, кто остался недоволен, была Зуни. Она сыпала проклятиями, забыв о всяких приличиях, и кричала мужу, что его кровожадность и несдержанность лишили ее возможности подвергнуть этого раба, собиравшегося обесчестить ее, самым утонченным пыткам. Герцог понемногу багровел, потом внезапно взорвался, обозвал жену законченной иззот и велел ей убираться в свои покои. Чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он приказал нескольким солдатам сопровождать герцогиню. Однако Зуни оказалась слишком глупа, чтобы понять, что ситуация становится опасной и что дело пахнет топором палача. Она бушевала до тех пор, пока герцог не приказал двум солдатам схватить ее за руки — по крайней мере так предположил Грин, исходя из воплей герцогини, требующей, чтобы они убрали свои грязные лапы, — и тащить в ее покои. Но даже после этого потребовалось еще некоторое время, прежде чем дверь герцогских покоев захлопнулась за последним из посетителей.
Правитель открыл дверь чулана. В руках у него было зеленое одеяние жреца, священные шестиугольные очки и маска, которая должна была прикрывать нижнюю часть лица. Маски обычно носили монахи, отправлявшиеся по поручению кого-нибудь из высокопоставленных лиц. Пока на монахе была эта маска, он не мог разговаривать ни с кем, кроме того, к кому был направлен — монахи давали соответствующую клятву. Таким образом, Грин мог не беспокоиться, что его начнут донимать вопросами.
Алан надел одежду жреца, очки и маску, натянул капюшон поглубже и спрятал за пазуху птицу эксуротр. Кроме того, Грин взял с собой заряженный пистолет, спрятав его в широком рукаве.
— Только помни, — обеспокоенно сказал герцог, когда Грин приоткрыл дверь и выглянул, чтобы убедиться, что на лестнице никого нет, — помни — ты должен быть очень осторожен, чтобы не повредить эксуротр. Скажи Зингаро, чтобы он завернул статуэтку в шелк и уложил в ящичек, заполненный опилками, чтобы она не разбилась. Пока она не вернется обратно в мою коллекцию, я переживу тысячу смертей.
Грин подумал, что он тоже переживет тысячу смертей, пока не выберется за пределы досягаемости герцога и не окажется на судне как можно дальше от города.
Землянин еще раз пообещал, что сдержит слово, если герцог сдержит свое, но что он примет все меры, чтобы обезопасить себя от предательства. Потом он выскользнул наружу и закрыл за собой дверь. До тех пор пока он не окажется на борту «Птицы удачи», он предоставлен самому себе.
ГЛАВА 10
Единственная проблема, с которой столкнулся Грин, заключалась в необходимости пробраться через плотную толпу. Взрыв и поднявшаяся в замке суматоха переполошили весь город, потому все, кто мог стоять на ногах или располагал теми, кто его понесет, уже были под стенами замка, задавая вопросы, взволнованно переговариваясь, общими усилиями доводя хаос до предела и радостно используя малейший предлог для участия во всеобщем волнении. Грин быстрым шагом прошел через толпу. Голова его была опущена, что не мешало ему внимательно осматривать все вокруг. Продвигался он довольно успешно, лишь несколько раз особенно плотные скопления народа заставили его притормозить.