— Метеорит, — прокомментировал Грин.
— ... и именно она пробила эту дыру. Ну, это объяснение было не хуже любого другого. Но самое удивительное то, что, когда они проходили там месяц спустя, дыра исчезла. Она была забросана, заровнена, и сверху росла трава, будто здесь и не было никогда никакой дыры. Как ты можешь объяснить это, приемный отец?
— Есть многое в небе и на земле, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам, — безразлично ответил Грин, не слишком заботясь о точности цитаты.
Арма и мальчик недоуменно заморгали.
— Горацио?
— Неважно.
— Этот матрос сказал, что, может быть, это дело рук богов, которые работают втайне по ночам и следят, чтобы степь оставалась ровной и свободной от препятствий, чтобы истинные почитатели богов могли путешествовать по ней и получать прибыль.
— Неужели чудеса рационализации никогда не прекратятся? — вздохнул Грин.
Он встал с груды шкур:
— Мне пора на вахту.
Грин поцеловал Арму, служанку, детей и вышел из-под навеса. Он пошел через палубу, обдумывая, какое впечатление произвел бы на Арму рассказ о его происхождении. В состоянии ли она усвоить мысль о множестве других миров, удаленных друг от друга на такое расстояние, что человек может идти миллион лет и не пройти даже половины пути от Земли до этой планеты? Или она автоматически отреагирует так же, как большинство ее земляков, и будет думать, что он — демон в человеческом обличье? Для нее более естественным будет второй вариант. Если смотреть объективно, это более правдоподобный исход такого разговора, с учетом полного отсутствия у Армы научных знаний. Намного более вероятный.
Что-то стукнуло погруженного в размышления Грина, и он машинально извинился по-английски.
— Нечего обзывать меня на этом твоем тарабарском языке! — огрызнулся Гразут, толстый маленький арфист.
Рядом с Гразутом стоял Эзкр.
— Он думает, что может топтаться по тебе, Гразут, потому что он оскорбил твою арфу, и это сошло ему с рук, — с кривой ухмылкой сказал матрос, подстрекая барда к действиям.
Гразут надул щеки, побагровел и засверкал глазами:
— Я не всадил свой кинжал в этого сына иззот только потому, что Миран запретил дуэли!
Грин посмотрел на одного, потом на другого. Очевидно, эта сцена была заранее отрепетирована и не сулила ему ничего хорошего.
— Уйди с дороги, — надменно сказал землянин. — Ты нарушаешь дисциплину на корабле. Мирану это не понравится.
— В самом деле? — сказал Гразут. — Ты думаешь, Мирана сильно беспокоит, что с тобой случится? Ты паршивый матрос, и мне противно называть тебя братом. Я плююсь каждый раз, когда мне приходится разговаривать с тобой, брат!
И Гразут действительно плюнул. Стоявший с наветренной стороны Грин почувствовал, как слюна течет по его ноге. Он начал закипать:
— Убирайся с дороги, или я доложу о тебе первому помощнику, — твердо сказал Грин и пошел прямо на них. Они посторонились, но Алан словно чувствовал, как нож входит ему в спину. Конечно, они были не настолько глупы, — за такое трусливое преступление их бы покалечили и вышвырнули с судна. Но эти люди были достаточно вспыльчивы, чтобы заколоть его в припадке ярости.
Только взобравшись по веревочной лестнице на марсовую площадку, Грин избавился от режущих ощущений в спине.
В этот момент Гразут крикнул:
— Эй, Грин! Прошлой ночью мне было видение, настоящее видение! Мне явился мой бог — покровитель! Он объявил, что будет рад вдохнуть запах твоей крови, которая прольется на палубу, когда ты свалишься с мачты!
Грин притормозил, поставив ногу на рею:
— Передай своему богу, чтобы он держался подальше от меня, или я набью ему морду! — крикнул он в ответ.
Публика, собравшаяся послушать перебранку, от изумления разинула рты.
— Святотатство! — завопил Гразут. — Богохульство! — Он обернулся к собравшимся: — Вы это слышали?
— Да, — ответил Эзкр, выйдя из толпы. — Я слышал его слова, и я потрясен. Людей сжигали и за меньшее.
— О Тонускала, мой бог — покровитель, покарай этого раздувшегося от гордыни человека! Пускай он упадет с мачты, и разобьется о палубу, и переломает себе все кости, чтобы все видели, что случается с теми, кто насмехается над истинными богами!
— Такхай, — пробормотали собравшиеся. — Аминь.
Грин мрачно усмехнулся. Он попал в расставленную ловушку, и теперь ему надо быть начеку. Очевидно кто-то из этих двоих или они оба поднимутся наверх после захода солнца и не успокоятся, пока не сбросят его на палубу. Все сочтут, что Грин принял смерть от рук оскорбленного бога. И даже если Арма обвинит в этом Эзкра и Гразута, вряд ли ее кто-то поддержит. Что же касается Мирана, у него это известие вполне может вызвать вздох облегчения, потому что он избавится от беспокойного человека, который способен проболтаться о некоем заговоре, и этот слух может дойти до герцога Тропатского и доставить Мирану немало хлопот.
Грин вскарабкался на марсовую площадку и уселся, мрачно глядя вдаль. Незадолго до захода солнца к нему поднялся Гризкветр с бутылкой вина и с корзинкой еды.
В перерыве между двумя кусками Грин поделился с мальчишкой своими подозрениями.
— Мама уже заподозрила что-то подобное, — сказал парнишка. — Она на самом деле очень умная, моя мама. Она наложит проклятие на этих двоих, если они причинят тебе какой-нибудь вред.
— Очень разумно. А главное, полезно. Надеюсь, ты поблагодаришь ее за эту великолепную мысль, когда вы будете отскребать меня от палубы?
— Обязательно, — ответил Гризкветр, пытаясь удержаться от улыбки. — И еще мама передает тебе вот это.
Он откинул укрывавший корзинку платок, и у Грина глаза полезли на лоб.
ГЛАВА 15
— Сигнальная ракета!
— Ага. Мама сказала, чтобы ты выпустил ее, когда услышишь на палубе боцманский свисток.
— А с какой стати я должен это делать? Мне это светит крупными неприятностями. Меня за это раз десять сквозь строй прогонят. Нет, сударь, это не для меня. Я вовсе не желаю, чтобы меня освежевали заживо.
— Мама велела передать тебе, что никто не сможет доказать, кто именно выпустил ракету.
— Возможно. Это звучит вполне разумно. Но зачем мне это вообще делать?
— Ракета на минуту осветит весь корабль, и все смогут увидеть, что Эзкр и Гразут забрались наверх. Все поднимут крик. Конечно, когда обнаружится, что кто-то украл две ракеты из кладовки, и начнутся поиски, и одну ракету найдут спрятанной в сундуке Эзкра, тогда... ну, видишь ли...
— Ах ты, хитрюга! — рассмеялся Грин. — Скажи своей матери, что она самая удивительная женщина на этой планете — хотя, если подумать, не такой уж это комплимент. Эй, погоди минуту! Насчет этого свистка боцмана. С чего это он станет подавать мне сигнал, что пора выпускать ракету?
— А он и не станет. Это мама будет в него свистеть. Она будет ждать сигнала от меня или от Азаксу, — сказал Гризкветр (Азаксу звали его младшего брата). — Мы будем следить за Эзкром и за Гразутом, и когда они полезут наверх, мы ее предупредим. Она подождет, пока они не пройдут полпути, а потом засвистит.
— Эта женщина спасала мне жизнь уже добрый десяток раз. Что бы я без нее делал?
— Мама говорит то же самое. Она сказала, что сама не знает, почему она последовала за тобой после того, как ты попытался сбежать от нее — от нас, — ведь у нее тоже есть гордость. И она не привыкла гоняться за мужчинами; принцы умоляли ее стать их спутницей жизни. Но она пошла за тобой, потому что она тебя любит, и сильно любит. А иначе твоя глупость уже десять раз успела бы тебя погубить.
— Э-э, она так сказала? Ну, гм, ладно... Да, ладно!..
Окончательно пристыженный и сердитый на Арму за такую безжалостную оценку, Грин с несчастным видом смотрел, как Гризкветр спускается по вантам.
В течение следующего получаса время загустело, свернулось вокруг Грина и затвердело, так что он чувствовал себя словно в футляре. Ежевечерние тучи уже собрались, и начал накрапывать мелкий дождичек. Грин знал, что это продлится около часа, а потом тучи исчезнут так быстро, словно какой-то волшебник сдернет их, как скатерть со стола. Но Грин за эти минуты нанервничался на всю жизнь вперед, беспокоясь, не произойдет ли в плане Армы какого-нибудь непредвиденного срыва.