– Я был там, ваша честь, для того, чтобы врачевать раны лорда Гилдоя.
– Что такое? Ты хочешь сказать нам, что ты доктор?
– Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине.
– Боже милосердный! – вскричал Джефрейс, в голосе которого вновь зазвучала сила. – Поглядите на этого мерзавца! – обратился он к членам суда. – Ведь свидетель показал, что несколько лет назад встречал его в Танжере как офицера французской армии. Вы слышали и признание самого подсудимого о том, что показания свидетеля правильны.
– Я признаю это и сейчас. Но вместе с тем правильно также и то, что сказал я. Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше я был врачом и с января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своей профессии доктора, что может подтвердить сотня свидетелей.
– Не хватало еще тратить на это время! Я вынесу приговор на основании твоих же собственных слов, подлец!
Еще раз спрашиваю: как ты, выдающий себя за врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере, оказался в армии Монмута?
– Я никогда не был в этой армии. Ни один свидетель не показал этого и, осмеливаюсь утверждать, не покажет. Я не сочувствовал целям восстания и считал эту авантюру сумасшествием. С вашего разрешения, хочу спросить у вас: что мог делать я, католик, в армии протестантов?
– Католик? – мрачно переспросил судья, взглянув на него. – Ты – хныкающий ханжа-протестант! Должен сказать тебе, молодой человек, что я носом чую протестанта за сорок миль.
– В таком случае, удивляюсь, почему вы, обладая столь чувствительным носом, не можете узнать католика на расстоянии четырех шагов.
С галерей послышался смех, немедленно умолкший после направленных туда свирепых взглядов судьи и криков судебного пристава.
Подняв изящную, белую руку, все еще сжимавшую носовой платок, и подчеркивая каждое слово угрожающим покачиванием указательного пальца, Джефрейс сказал:
– Вопрос о твоей религии, мой друг, мы обсуждать не будем. Однако запомни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдать ложь. У тебя есть бессмертная душа.
Подумай об этом, а также о том, что всемогущий бог, перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в день великого судилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную огня и кипящей серы. Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда. А сейчас скажи: как случилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками?
Питер Блад с изумлением и ужасом взглянул на судью:
– В то утро, ваша честь, меня вызвали к раненому лорду
Гилдою. По долгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь.
– Своей обязанностью? – И судья с побелевшим лицом, перекошенным усмешкой, гневно взглянул на Блада. Затем, овладев собой, Джефрейс глубоко вздохнул и с прежней мягкостью сказал: – О, мой бог! Нельзя же так испытывать наше терпение. Ну хорошо. Скажите, кто вас вызывал?
– Находящийся здесь Питт. Он может подтвердить мои слова.
– Ага! Подтвердит Питт, уже сознавшийся в своей измене. И это – ваш свидетель?
– Здесь находится и Эндрью Бэйнс. Он скажет то же самое.
– Дорогому Бэйнсу еще предстоит самому ответить за свои прегрешения. Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею от веревки. Так, так! И что все ваши свидетели?
– Почему же все, ваша честь? Можно вызвать из Бриджуотера и других свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе его лошади.
– О, в этом не будет необходимости, – улыбнулся верховный судья. – Я не намерен тратить на вас время. Скажите мне только одно: когда Питт, как вы утверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он был сторонником
Монмута, в чем он уже здесь сознался?
– Да, ваша честь, я знал об этом.
– Вы знали! Ага! – И верховный судья грозно посмотрел на присяжных заседателей, съежившихся от страха. – И
все же, несмотря на это, вы поехали с ним?
– Да, я считал святым долгом оказать помощь раненому человеку.
– Ты называешь это святым долгом, мерзавец?! – заорал судья. – Боже милосердный! Твой святой долг, подлец, служить королю и богу! Но не будем говорить об этом.
Сказал ли вам этот Питт, кому именно нужна была ваша помощь?
– Да, лорду Гилдою.
– А знали ли вы, что лорд Гилдой был ранен в сражении и на чьей стороне он сражался?
– Да, знал.
– И тем не менее, будучи, как вы нас пытаетесь убедить, лояльным подданным нашего короля, вы отправились к
Гилдою?
На мгновение Питер Блад потерял терпение.
– Меня занимали его раны, а не его политические взгляды! – сказал он резко.