— Прикрой-ка люк, — указал он Сильверу на дверь. — Не скажу, что я команде не доверяю, но все же кое-что надо держать подальше от соблазна.
Он нашарил ключ, отпер один из шкафов и указал на лежащую на полке черную книгу.
— Вот они, Артикулы! — торжественно указал он на темный кожаный том. — Теперь и твое имя там, внутри. А вот флаг, под которым мы хороним погибших — Он возложил ладонь на черную ткань. — А вот, наконец… — Он вытащил из глубины шкафа табакерку. Ничего особенного в ней не было. Ни позолоты, на эмали, ни даже резьбы. Такие не носят на виду ради хвастовства. Большая, вместительная, прочная, но простая. Из черного африканского дерева. — Глянь-ка, сынок, и скажи, что это работа кровавых пиратов. — Он протянул табакерку Сильверу.
— И что? — спросил Сильвер, принимая табакерку.
— Что, что… Открой, дубина чертов!
Сильвер расстегнул застежку, откинул крышку, заглянул внутрь. Ничего… лишь два круглых кусочка бумаги, с дюйм в поперечнике каждый, на каждом следы древесного угля или стершейся сажи.
— Пустяк, бумажонки? — спросил Ингленд и сам себе ответил: — А ведь каждая из этих бумажонок свергла капитана. Одной Летур сместил Дэвиса, другой я сам сместил Летура.
Сильвер подцепил пальцем один из кружков. Перевернул. НИЗЛОЖЕН. Единственное слово на незапачканной стороне. То же и на второй бумажонке.
— И… Что это?
— Черная метка, сынок, черная метка. Средство, которое применяет команда, чтобы снять неугодного ей капитана.
Сильвер ухмыльнулся.
— Как будто детская игра.
— Только лучше в такой игре не участвовать. Капитан, получивший метку, предстает перед судом команды. И никто не смеет тронуть вручающего черную метку, не смеет помешать ему. Никто не имеет права тронуть и того, кто черную метку готовит. Л тот, кому ее вручают, подлежит суду… будь он хоть трижды капитан.
Ингленд завладел бумажками и предъявил их Сильверу по очереди.
— Эту вручили капитану Дэнни Дэвису, жадному до добычи, до чужих доль. Его повесили на рее. А эта для капитана Френчи Летура. Он навлек на команду слишком много бед. Его мы отправили голышом к Ямайке, десять миль пешком по водице.
— И какой отсюда вывод?
— Вывод, сынок, такой: мы здесь, на борту этого судна, живем по закону. Так же точно, как на борту любого судна короля Георга Английского, короля Людовика Французского или короля Карлоса Испанского. Разные короли, разные законы. И у нас иной закон, но это закон. Наш устав, наши Артикулы. Следовательно, никакие мы не пираты.
Слова капитана звучали столь искренне, с такой убежденностью, что Сильвер кивнул, соглашаясь. Он столько раз уже слышал одни и те же доводы, что утратил способность их опровергать. Да и кому охота думать о себе плохо? Так даже здравомыслящий человек принимает слабо обоснованные гипотезы, если они способствуют его самоутверждению.
— Ну и ладно, хватит об этом, я тебя не для этого пыл пал. — Ингленд смерил Сильвера задумчивым взглядом. — Ты неплохой парень, Джон Сильвер, с командой поладил. Знаешь, как они тебя зовут?
Сильвер ухмыльнулся:
— Как не знать!
— Ну, скажи.
— Долговязый Джон.
— Точно. Долговязый Джон Сильвер. Ты и вправду самый у нас долговязый. И один из лучших, не захвалить бы. Прирожденный мореход и вояка бравый. Можешь вести за собой. Так вот, Долговязый Джон Сильвер, я задумал сделать тебя офицером. Мало того, что у тебя хватка подходящая, так ты еще читать-писать умеешь да и в арифметике силен. А это у моряков встречается не чаще, чем яйца у евнуха. Я сегодня же начну готовить тебя на третьего помощника. Что на это скажешь?
— Большое спасибо, капитан! — рука засиявшего от радости Сильвера взметнулась к шляпе в салюте.
— Ты, как я понимаю, и сейчас не лыком шит. Курс держать можешь?
— Смогу.
— Вот и покажи. Пошли к штурвалу.
Они направились на мостик. Обменялись приветствиями с вахтой, с рулевым и первым помощником.
— Дай-ка мистеру Сильверу попробовать. Курс норд-норд-вест и по возможности ближе к ветру.
Рулевой убедился, что Сильвер перехватил штурвал за торчащие из него рукоятки, и отступил назад, предоставив управление судном стажеру. Ингленд и первый помощник стояли рядом, наблюдая за действиями испытуемого.
Удержать судно на курсе — задача не из сложных, тем более что Сильвер многократно занимался этим на других судах и набил руку, навострился следить за парусами и идти по заданному курсу, не насилуя штурвал, минимальными усилиями, Однако это задача и не из самых простых, поэтому действия Сильвера вызвали одобрительные улыбки капитана и первого помощника. Команда глядела на долговязую фигуру нового рулевого.
— По парусам будут предложения, мистер Сильвер? — спросил Ингленд, слеша толкнув в бок первого помощника.
— Я бы фок-топсель[27] выпустил, капитан, — не раздумывая, отозвался Сильвер. — Судно выдержит, а рулить легче будет.
Предложенное Сильвером выполнили, и «Виктория» действительно пошла легче, лучше слушаясь руля. Теперь уже и из команды раздались одобрительные возгласы.
— Неплохо, — сдержанно похвалил Ингленд, — Займемся теперь ходовой доской. Расскажи мне, что это за штука и с чем ее едят.
— Есть, капитан! — улыбнулся Сильвер, Так же обстоятельно, как принял, он вернул штурвал вахтенному рулевому и шагнул к колонке нактоуза,[28] в которой размещался компас. Здесь висела на крюке деревянная плакетка с рядами расходящихся от центра отверстий, повторяющих румбы картушки компаса. Из отверстий торчали колышки, прикрепленные к доске тонкими шнурками. — Каждую четверть часа по песочным часам с кормы опускают лаг,[29] определяют скорость судна.
— Хорошо, — кивнул Ингленд, — скажем, определили мы скорость, пять узлов. Что теперь?
— Пять узлов, четверть часа, курс норд-норд-вест… — Сильвер воткнул очередной колышек в соответствующее отверстие и глянул на капитана. — Цель этого прибора — в течение всей вахты регистрировать курс и скорость судна.
— Верно. А в конце вахты?
— В конце вахты вахтенный офицер — Сильвер повернул голову в сторону первого помощника и отдал честь, — заносит данные о скорости и курсе в таблицу. — Тут Сильвер поджал губы. — А дальше я не силен, сэр.
— Ничего, научим, — успокоил Ингленд. — Но сначала полуденные склянки…
Рында, небольшой колокол, висящий в своем особом «храме» на полубаке,[30] издал четыре пары ударов, возвещая конец предполуденной вахты.
— Восемь склянок! Смена вахты! — заорал боцман. Застучали по палубе босые пятки, вахта правого борта сменила вахту левого, которой пришло время отдыхать. Таков порядок военного флота, и капитан Ингленд не желал иного. Тут же на мостике появился ординарец капитана с большим деревянным футляром треугольной формы. Он открыл коробку перед Инглендом.
— Сэр! — почтительно обратил на себя внимание ординарец, и Ингленд вынул из футляра сложный инструмент, конструкцию из эбенового дерева с латунными шкалами и сложной оптикой, снабженную даже крохотным телеекопчиком и всякими винтиками да барашками.
— Всем известно; Долговязый Джон, что эта штука называется квадрант, но далеко не все умеют им пользоваться. Сейчас мы с тобой начнем знакомство с этим в высшей степени полезным изобретением, а последующие уроки преподаст тебе второй помощник.
Ингленд кивнул второму помощнику, тоже державшему в руках квадрант. Вынул свой квадрант и первый помощник капитана.
— Полдень, — сказал Ингленд. — Начало судового дня, и мы сейчас… Что с тобой, парень?
Сильвер не отрывал взгляда от квадранта. И взгляд этот обеспокоил капитана. Предмет этот почему-то поверг Долговязого Джона в ужас. Видел он, разумеется, как судоводители пользуются таким инструментом, но самому прикасаться к этой походной обсерватории не приходилось. Сложность прибора буквально подавляла и вызывала панику. Есть люди, боящиеся высоты или темноты. Некоторые безосновательно трусят при виде пауков или мышей. Иные не переносят замкнутого пространства или, напротив безграничного. Долговязый Джон увидел себя на краю бездны абстрактного знания, отличного от конкретики бытия, от того, что можно потрогать, погладить или взять в руку.