То была последняя война, в которой русские и английские солдаты стреляли друг в друга. Потом, как бы ни враждовали наши политики, но в самых главных европейских и мировых войнах мы всегда оказывались вместе – будь то битвы с наполеоновской армией или сражения с войсками кайзера, вермахтом Гитлера.
На той же самой улице – Регент-стрит – я не смог пройти мимо бронзовой фигуры лыжника. Он стоял в неприметном и весьма затененном углу. «Роберт Скотт» – прочитал я на гранитном постаменте. «Сей памятник воздвигнут офицерами королевского флота». Капитан Роберт Скотт – один из покорителей Южного полюса планеты. Он погиб в том же роковом 1912 году, в каком безвестно сгинули и наши, русские первопроходцы в Арктике – Владимир Русанов и Георгий Брусилов. Эта печальная дата да неуемная жажда открытий роднят их, как побратимов. Роберт Скотт замерз в Антарктиде, не дойдя всего лишь одиннадцать миль до склада с продовольствием. Теперь он, бронзовый, навечно в сердце Лондона – на Регент-стрит… Жаль, что у нас не нашлось металла ни для Русанова, ни для Брусилова. Жаль, что не нашлось места для их пьедесталов ни в Москве, ни в Питере, ни в Архангельске…
План розыска Питера Домерщикова был прост и состоял из двух пунктов: первое, попытаться разыскать родственников бывшего военно-морского агента России в Великобритании (военно-морского атташе) контр-адмирала Николая Александровича Волкова, который занимал этот пост с 1913 по 1919 годы. После гражданской войны он навсегда остался в Лондоне, возглавив кают-компанию офицеров бывшего императорского флота. Уж он-то, точнее, его потомки, наверняка бы смогли что-нибудь рассказать о судьбе жены Домерщикова. Но Николай Александрович почил в Бозе в 1954 году. О нем я знал лишь, что прах адмирала-дипломата, бывшего командира яхты морского министра «Нева» покоится на сельском кладбище в Бромптоне да еще то, что где-то в Лондоне отставной адмирал держал маленький ресторанчик. Знать бы хотя бы, какой именно, уже можно было бы начинать поиск. Но, увы…
Пункт второй: навестить внучку известного русского дипломата в Британии графа Александра Бенкендорфа (сына начальника одиозного III отделения) – Наталию Константиновну Брук, чей отец был офицером русского флота и вполне мог знать как самого Михаила Домерщикова, так и его жену-англичанку.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Старший лейтенант Константин Александрович граф Бенкендорф участвовал в обороне Порт-Артура, ходил в боевые походы на эскадренном броненосце «Ретвизан», которым командовал капитан 1-го ранга Э. Щенснович. Был ранен, награжден боевыми орденами.В годы первой мировой войны воевал на линкоре «Полтава» в качестве старшего артиллериста. После октябрьского переворота служил в Главном штабе Красного флота, но в 1924 году эмигрировал в Англию, где находился его отец – Александр Александрович граф Бенкендорф, многие годы представлявший интересы России в Англии. Там прожил долгую и вполне счастливую жизнь, мирно почив в Бозе в 1959 году.
С Натальей Константиновной Бенкендорф я познакомился в Москве на конгрессе соотечественников в 1991 году. Было такое замечательное собрание потомков русских эмигрантов первой волны – перед самым августовским путчем и даже во время него. Знакомство вышло скоропалительным. Наталья Константиновна, возглавлявшая в Англии Пушкинское общество, оставила визитную карточку и произнесла замечательную, почти фантастическую по тем временам фразу: «Будете в Лондоне – заходите!» Кто мог подумать, что однажды так все и случится. И вот я разыскиваю на площади Онслоу дом, где живет миссис Брук, она же дочь старшего артиллериста с линкора «Полтава», правнучка шефа корпуса жандармов, любимца императора Николая I.
Разговор наш, как и следовало ожидать, состоялся у старого камина в окружении старинных вещиц, фотографий, картин. Это была классическая дворянская гостиная, выдержанная в духе середины XIX века.
– Папа был настоящим моряком, понимаете? Настоящим! – Взволнованно рассказывала Наталья Константиновна. – У него даже татуировка была на левой руке – дракон, обвивающий кортик. Это в память о пребывании в японском плену. А вот за то, что папа служил у большевиков, его называли в Лондоне «красным графом»… Отец написал и выпустил в свет свои мемуары – «Полжизни». Это книга – о России, о ее флоте, о ее людях. Очень бы хотелось, чтобы однажды она вышла на русском языке.
И как же продолжился род Бенкендорфов в Англии?
– От моего брака с мистером Бруком родилась дочь София, которая подарила нам трех внуков – Александра, Николая, Льва – и внучку Беатрис. У Александра, это наше родовое имя, родился недавно сын Федор. К сожалению, несмотря на русские имена, никто из них не владеет языком моего прадеда. Точнее сказать, языком Пушкина. Я последняя, кто может на нем писать и изъясняться. У меня большая библиотека, где рядом с книгой отца стоят и томики пушкинских стихов… Хожу в русскую церковь в Лондоне – Успения Божией Матери и Всех Святых, и молюсь за дочь, внуков и за Россию.
– Не знакома ли вам случайно фамилия Домерщиковых?
– Нет, никогда не слышала… Если он морской офицер, то, может быть, отец упомянул его в своих мемуарах…
Наталья Константиновна сняла с полки книгу, и я стал выискивать по страницам довольно броское сочетание латинских букв – Domerschikov. Однако ни разу оно не попалось.
– Лучше всего вам пойти в нашу церковь. Среди прихожан немало старых русских людей. Может быть, кто-то из них что-то знает…
Собственно, ничего другого и не оставалось. Тем более, что и о Колди Иден Наталья Константиновна тоже ничего не слыхала.
На другой день, следуя совету Натальи Константиновны, я отправился в русский храм, благо он находился не столь далеко от моей гостиницы, которую содержали греки-киприоты. Пройдя через Гайд-парк и поплутав слегка по незнакомым улочкам, я все же вышел к церкви Успения Божией Матери и Всех Святых. Службы не было, и храм был почти пуст. Кто знает, может быть, сюда заглядывал и сын Домерщикова? Все-таки он был крещен в России, знал русский язык с детства… Староста храма – немолодая женщина в черном платке – терпеливо выслушала историю моих поисков и посоветовала побеседовать с неким Петром Николаевичем, старейшим прихожанином, который жил неподалеку и был, как выразилась староста, «большим историком России». На мое счастье, «большой историк России» должен был прийти к обедне. Побродив по окрестностям Гайд-парка, я вернулся в храм к началу обедни, и староста показала мне взглядом на высокого сухого старика с аккуратной белой бородкой. Я встал за ним и терпеливо дождался конца службы. На паперти церкви я представился ему и протянул визитную карточку. Он долго вчитывался в мою фамилию.
– Простите, вы не имеете родственного отношения к Семену Моисеевичу Черкашину? – Спросил он, изучая уже не визитку, а мою физиономию. – Сотнику Собственного Его Императорского Величества Конвоя? Из казаков станицы Терновской Кубанской области? Я имел честь знавать его в Америке…
Вопрос был слишком неожиданным, что называется, в лоб. Я несколько опешил:
– В нашей жизни все может быть… Правда, я впервые слышу это имя. Но в Японии всех однофамильцев считают родственниками… Он жив?
– Нет. Почил в Бозе в 1973 году в Вайленде. Интересный был человек. Всю гражданскую войну в Русской армии вплоть до эвакуации из Крыма. Выживал с казаками на острове Лемнос… Я, видите ли, всю жизнь занимаюсь историей казачества.
Мы разговорились довольно дружески. История лейтенанта Домерщикова и его сына вполне тронула Петра Николаевича, он обещал навести кое-какие справки по Дикой дивизии. Не ожидая от нового знакомого особых открытий, я пригласил его на завтрак в свой скромный отель «Никки». Приглашение было принято. И на утро Петр Николаевич пришел в точно назначенный час с объемистым пакетом в руках.
– Возможно, это и не представляет для вас особого интереса, – сказал он за чашкой чая, – но мне бы хотелось выполнить посмертную просьбу друга. Давным-давно он служил корнетом в лейб-гвардии конном полку. Собрал небольшую коллекцию фотографий. Просил меня передать все это в Россию.
На стол легла стопка дореволюционных фотографий на толстом паспарту и снимки, сделанные в первые изгнаннические годы. В основном это были портреты членов царской семьи, взятых в самодельные рамочки, групповые снимки офицеров-кавалеристов, любительские фото на плохой бумаге времен первой мировой войны. Два снимка показались особенно интересными: Великий Князь Николай Николаевич, бывший главнокомандующий русской армией в первые годы войны, был снят в Ницце возле авто. Ничем другим порадовать Петр Николаевич, тезка Врангеля, как горделиво он заметил, не смог. Я уже хотел было распрощаться, как он спохватился и достал ксерокопию журнального разворота.