Адмирал фон Эссен».
Февральскую революцию Левицкий встретил в Ревеле. Для него она началась с безобразного инцидента. В коменданта Ревельского порта вице-адмирала Герасимова запустили на городском митинге камнем, старику попали в лицо, выбили глаз. Левицкий вернулся домой в полном смятении…
Он гордился своим честно выслуженным адмиральством. В день, когда был объявлен долгожданный приказ, он вошел к обеду в столовую, где его поджидали многочисленные домочадцы, пригла живая, как всегда, серебристый бобрик на голове, но рук при этом не опускал, а когда опустил, все ахнули: на плечах его сияло широкое золото новеньких контр-адмиральских погон. В его тревожном блеске пересверкивало пламя Цусимы, пожары Владивостока, грядущих войн и революций.
От Октября Левицкий не ждал для своей семьи ничего хорошего. Оставшись не у дел, он увез в спокойный до поры Крым Марию Васильевну, младших дочерей Веру и Наденьку (старшие оставались при мужьях), маленького Колю.
В Севастополе жила дочь Елена; муж ее, Николай Иванович Башкирцев, служил в Морском госпитале. У них и остановились. Но вскоре занялся в огне гражданской и Крым. Питомцы Левицкого по Учебному отряду подплава – их было немало в Севастополе – предложили стареющему адмиралу синекуру: должность коменданта Ялтинского порта. Что было дальше – описано Булгаковым в «Беге»: лихорадочная погрузка на битком набитые пароходы, густые дымы, никнувшие к осеннему морю, узкая щель Босфора, минареты Стамбула, трущобы Галаты и три неотступных эмигрантских ВВВ – вши, валюта, визы. Из Турции Левицкие перебрались в Грецию, где тамошний король затеял строительство собственного подводного флота и потому охотно выдавал визы русским офицерам-под водникам.
От пережитых невзгод занемогла и вскоре умерла Мария Васильевна. Похоронив жену в Пирее, 65-летний адмирал с тремя детьми на руках почел за благо вернуться в Ревель, ставший назы ваться к тому времени Таллинном. Их былая квартира во втором этаже домика близ Кадриорга оказалась заселена. Удалось найти пристанище в пригородном поселке Ныме.
В Эстонии бросили свой эмигрантский якорь немало бывших офицеров российского флота. Немногие из них – то были счастлив чики чаще всего из остзейских баронов – служили в миниатюрном эстонском флоте (мичман Фест и пр.); другие, как бывший командир эсминца «Спартак» лейтенант Николай Павлинов, зарабатывали на хлеб насущный линейными электромонтерами, третьи, их тоже можно причислить к редким удачникам, вроде лейтенанта Сергея Гернета (прадед его когда-то вручал ключи от Ревеля Петру Первому), удачно женились на состоятельных эстонках, открыли магазины модного платья или кафе… Но как бы кто ни устроил свою судьбу, редко кто из них забывал, что он питомец Морского корпуса. Память о гардемаринской юности, о флоте, о Родине объединяла их во всевозможные сообщества, кружки, кают-компании. Главой тал линнской кают-компании бывших русских моряков офицеры-эмигран ты избрали Левицкого. «Олежец» и «богатырец» капитан 1-го ранга Сигизмунд Политовский был у него заместителем, вел финансовые дела кассы взаимопомощи. В 1930 году Левицкий – чисто симво лически, за 50-летнюю офицерскую выслугу и в знак былых его деяний, – удостоили чина вице-адмирала. Он умер в роковом для многих его сотоварищей, оставшихся по ту сторону кордона, 1937 году. Младший сын Николай, таллиннский таксист, и обе повзрослевшие дочери похоронили отца на фамильном участке Александро-Невского кладбища, где покоился прах его деда – инженер-генерала Павла Григорьевича Левицкого, главного строителя Ревельского порта; брат-художник увековечил его на прекрасном портрете.
В 1941 году авиабомба выбросила из земли гроб с останками адмирала и развеяла их по ветру. А в 1988 году местные экстремисты разрушили старинное мраморное надгробие П. Г. Левицкого. Бесследно исчез и его знаменитый портрет, хорошо известный по многочисленным репродукциям. Последний раз подлинник видели в 1902 году в петербургском собрании барона де Риделя.
Меч революции рассек большую семью Левицких надвое: старшие сестры («наяды») и один из братьев – Павел – остались жить в Ленинграде. Судьба некогда блестящего минера лейтенанта Александра Левицкого сложилась печально. В буржуазном Таллинне ему пришлось зарабатывать на жизнь варкой сапожной ваксы.С приходом советских войск в Эстонию он был репрессирован и сгинул.
Мичман Павел Левицкий, участник Ледового перехода, сумел устроить свою жизнь куда более удачно. Долгие годы он служилсдаточным капитаном на Петрозаводе, где контролировал постройку спасательных судов для ЭПРОНа Михаил Михайлович Домерщиков. Наверняка им было о чем поговорить, сыну командира «Жемчуга» и бывшему ревизору этого корабля… Они умерли водин и тот же ледяной год – Домерщиков и Павел Павлович Левицкий-младший – в сорок второй…
Что сталось с Верой, Надей и Николаем Левицкими – никому не известно.
СУДЬБА КОРАБЛЯ. С началом войны легкий крейсер «Жемчуг» под командованием капитана 2-го ранга барона И. А. Черкасова ушел в южные моря Тихого океана для боевых действий в составе англий ской эскадры. После поиска немецких пароходов, снабжавших углем германские рейдеры, «Жемчуг» вошел в малайский порт Пенанг и встал на якорь. Команда приступила к щелочению котлов и пере борке механизмов, а командир съехал на берег, где его ждала жена, молодая экспансивная особа, следовавшая за мужем из страны в страну. Черкасов посылал ей телеграммы с указанием порта, где они смогут увидеться, и отважная женщина добиралась туда рейсо выми судами. Потом возникла легенда, будто бы германские агенты следили за ней и после очередной депеши мужа вызнали, что «Жемчуг» пойдет в Пенанг. Так это или не так, но только 28 октября 1914 года германский рейдер «Эмден», поставив четвертую – фаль шивую – трубу, чтобы быть похожим на английский крейсер, вошел на рассвете в гавань Пенанга, подкрался к «Жемчугу» и с дистанции кинжального удара выпустил из бортового аппарата торпеду, затем вторую. На крейсере сдетонировал носовой патронный погреб, и через считанные минуты он затонул. Погибло восемьдесят два человека, сто пятнадцать было ранено.
Барон Черкасов за беспечность и оставление корабля был раз жалован в матросы.
На братской могиле русских моряков в Пенанге Министерство обороны СССР поставило в 1972 году новый памятник взамен об ветшавшего.
Ленинград. 25 ноября 1988 года
Вот уж и во сне не приснилось бы, что свой день рождения я отмечу вдвоем с… внуком адмирала Левицкого!
Я приехал в Ленинград утром, рассчитывая, что улечу в тот же день вечерним самолетом в Москву и поспею к именинному столу.
Я гонялся за очередным «летучим голландцем» книжного моря, надеялся, как всегда, на Центральную военно-морскую библиотеку – на ее библиографов и ее каталоги. «Летучим голландцем» на сей раз был третий том монографии профессора Г. Н. Четверухина «История развития корабельной береговой артиллерии», выпущенный Военмориздатом в 1942 году. Нужен этот третий, завершающий, том позарез, а в Ленинской библиотеке он не значился… Впрочем, как вскоре выяснилось, и в каталогах ЦВМБ тоже. Знающие люди посоветовали справиться о загадочном третьем томе у сына профессора – Кирилла Георгиевича Четверухина – и снабдили адресом.
Едва я оказался в улицах, где когда-то квартировался Измайловский полк, как забрезжила надежда, что нынче мне обязательно повезет. Должна же фортуна расщедриться на подарок ко дню рождения! К тому же дом Четверухина стоял на берегу Фонтанки, где по ту сторону Египетского моста жил сын младшего штурмана «Орла» Андрей Леонидович Ларионов и где мне так посчастли вилось с точно такой же неуловимой книгой его отца.
В ночном заснеженном дворе я поспешно отыскал низенькую, обитую крашеной жестью дверь некогда «черной», а теперь главной лестницы. За годы странствий по ленинградским адресам я многого навидался в подъездах и квартирах ветшающего Питера. Но такого запустения, такой убогости я не ожидал вовсе. Дом, не ведавший капремонта с начала века, держался лишь на доброй совести воз ведших его мастеров. Знаменитая балтийская сырость изъела его стены, краска свисала с них нищенскими лохмотьями. Густой кошачий дух, стоявший в подъезде, отнюдь не отпугивал крыс от ведер для сбора пищевых отходов. Дребезжащая кабинка разболтанного лифта подняла меня на полутемный этаж, и я, чиркнув газовой зажигалкой, отыскал дверной номерок квартиры Четверухина. Открыл мне очень пожилой человек, стоявший на полукостылях, – Кирилл Георгиевич. Не берусь описывать его более чем скромную комнату. Неуют инвалидского одиночества сквозил из каждого угла. Недосожженная в блокаду мебель – старой изящной работы – доживала свой трудный век вместе с хозяином. Вещей здесь было так мало, что всякому входящему сразу бросались в глаза три большие фотографии в рамках из красного дерева, висевшие над столом. Три корабля и над каждым маленький портретик: крейсер «Жемчуг» и его командир кавторанг П. П. Левицкий (1905 год), линкор «Полтава» и его старший артиллерист старший лейтенант Г. Н. Четве рухин (1916 год), линкор «Марат» и молодой моряк, в лице которого угадывались черты хозяина дома (1937 год). Три поколения, три войны, три судьбы. Дед, отец, внук…