Святой троицей клянусь, не желал и не желаю я обнажать меч. Однако выхода у меня нет. Я обязан погасить пламя мятежа. И я поведу всех, кто способен держать в руках оружие, в Магуану и умиротворю бунтарей.
На следующий день, а был это день сорока мучеников, адмирал долго гулял по своему «саду». Часов в шесть вечера он вернулся в дом. В семь Диего обычно приносил свой чудодейственный отвар. В семь он не явился, не пришел и в восемь. Адмирал приказал разыскать его.
Обычно Диего ждать себя не заставлял, но на этот раз Обмани-Смерть и Желтоголовый дозваться его не смогли.
Обеспокоенный адмирал распорядился во что бы то ни стало найти Диего. Осмотрели все селение, прочесали с фонарем опушку леса, но Диего и след простыл. Не объявился он и назавтра. А два дня спустя Желтоголовый заметил у изножия адмиральской постели клочок бумаги. Вероятно, он прикреплен был к стене и сорвался с гвоздя вчера или позавчера: бумажку успели изрядно затоптать.
Крупными буквами на этом клочке выведено было четыре слова; «Не могу. Ухожу. Прощайте».
— Не ищите его, — сказал адмирал, расправляя примятый край бумажки. — Видит бог, он прав.
Всю ночь адмирал провел без сна. Обмани-Смерть — а он этой ночью дежурил у порога адмиральского покоя — слышал, как многократно адмирал повторял одни и те же слова: mea culpa, mea maxima culpa[26].
Диего не вернулся.
Ночное небо ясно, и Полярная звезда мигает над горизонтом в четырех пальцах от опрокинутого ковша Большой Медведицы. Легкий ялик скользит под парусом, ветер дует с запада, и ялик курсом бейдевинд идет на северо-запад. Там, в теплом море, за грядой больших и малых островов, дремлет в полуночной мгле Остров Людей — Гуанахани.
В ялике тыква с водой, корзинки с бататами и лепешками кассавы, окорок, связка бус и мешок, в котором нежно позванивают кастильские колокольчики. Бусы — для Каоны, колокольчики — для детей из рода Гуабины.
В ялике свисток, карты, растрепанный томик кастильской грамматики Антонио Лебрихи, циркуль, аркебуз, дюжина ножей, пять железных топоров, медный кухонный котелок. Это все — для себя и для ближайших друзей, в первую очередь для великого вождя Гуабины.
Море спокойно, но не спокойна душа. Не так уж трудно похитить ялик и тайком погрузить в него разные разности. Куда труднее бежать от самого себя. Ведь человек, ловко управляющийся с косым латинским парусом, сидит у руля в полосатом толедского сукна камзоле, по-кастильски думает о звездах, ветрах и течениях, читает карту и ест трианский окорок, уже не тот Ягуа, который два с половиной года назад встречал белокрылые корабли у Бухты Тишины.
На его подошвах испанская земля, а это не только земля боцмана Чачу или дона Алонсо де Охеды. Это земля дона Луиса. Часть его сердца осталась там, в селении Лос-Паласиос, в Севилье, в Барселоне, и никогда не сможет он забыть оливковых рощ и лимонных садов Андалузии, перезвона соборных колоколов, широкого Гвадалквивира, печальных кастильских песен, пыльных кастильских дорог.
Адмирал… Великая душа, светлый разум у этого избранника христианских богов. Но до смерти жаль его, ведь он пленник собственных страстей, и рано или поздно исчадия Мабуйи, которые его окружают, доведут его до большой беды.
И еще: есть ли здесь, в Индиях, такой уголок, где до конца своих дней ты смог бы прожить, ничего больше не ведая о людях из стран Восхода?
Сегодня ты бежал от них, сегодня ты нашел приют на Острове Людей, но завтра белозубый рыцарь Охеда отыщет твое убежище, и над Бухтой Четырех Ветров запылает пламя, а желтые Канарские собаки будут в клочья рвать твоих братьев и сестер.
Спасешь ли ты свой народ от христиан? Вряд ли. Ведь Остров Людей беззащитен и на Острове Людей не знают, на что способны бледнолицые.
Парус заполоскало, и Диего уклонился под ветер. Ялик, рассекая острым носом тугую волну, резво помчался в ночь к далекой Итаке, которая успела позабыть своего Одиссея.
Итака встречает Одиссея
Жив он; и много везет на своем корабле к вам сокровищ,
Собранных им от различных народов; но спутников верных
Всех он утратил…
С вечера Гуаяра собрался на рыбную ловлю в Бухте Тишины. Шел он туда неохотно. Мало радости ставить невод и верши, коли Мабуйя посылает с тобой злоязычную Каону, бывшую невесту Гуакана младшего, а от нее отвязаться никак невозможно. Да, прошли те счастливые времена, когда великий жрец ходил в море один, когда рыба сама шла в сети — ее не отпугивали крикливые духи, которые сидят в Каониной глотке.
Супруги вышли в путь на заре. Миновав Озеро Духов, они углубились в лес, по едва заметной тропе пересекли густую чащу, выбрались на опушку и спустились к берегу.
Дул ветер, крепкий ветер со стороны восхода, и море злобно ворчало у белых скал, а скалы плевались сердитыми брызгами.
Гуаяра говорит:
— Ветер больно силен. Ловля плохая.
— Гуаяра — ленивый чурбан, Гуаяра — трус. Мне стыдно. Не за него, а за себя. Позор жить с таким мужем.
Великий жрец покорно вошел в воду и подогнал каноэ к берегу. Погрузили невод. Каона взмахнула гребками, и лодка нехотя тронулась в путь.
Каона Вторая гневалась. Ей не по душе было бурное море, она знала, что Гуаяра прав: «При таком ветре безумие идти на лов, но надо же показать этому мудрецу, кто хозяин в его доме».
Каона Первая все утро возилась с маленьким Ягуа. Третий год пошел ее сыну. Сыну, который никогда не видел отца. Каона учила малыша выкапывать ямки острым коа. Внук старого Гуакана вчера принес пять маленьких коа и дал их Ягуа. Внук старого Гуакана часто, пожалуй слишком часто, навещает этот каней. Злые языки плетут невесть что, но Каона пока не собирается замуж. Нет, она ни на что не смеет надеяться: тридцать лун прошло с тех пор, как бледнолицые увезли Ягуа. Гуабина давно перестал его ждать, он как-то сказал:
— Мальцу нужен отец. Гуаканов внук — рыболов хоть куда, и руки у него ловкие.
Гуабина желает Каоне добра, но ей кажется, что только вчера всадила она топор в акулу, которая едва не погубила Ягуа.
— Не обижай любимую собаку нашего старшего сына, — сказала она в то утро.
Нет собаки, нет большого Ягуа, но есть сын. Вот он стоит рядом. Лобастый мальчишка, руки у него в земле, одно коа он уже успел сломать. Гуабина не позабыл о бледнолицых пришельцах, но думает о них все реже и реже. Три луны назад люди с соседнего острова сказали, будто где-то в полдневной стороне объявилось много больших белокрылых каноэ. Должно быть, так оно и есть. Однако пока что добрые духи берегут Остров Людей: на острове живут, как жили до прихода бледнолицых.
А вот будут ли жить так завтра? Стоит ли, однако, растравлять душу и гадать о том, что случится в будущем? Пришла пора сажать маис, надо вывести на кануко людей. Маловато рыбы, но с рыбой придется подождать, море неспокойное. В селении, хвала тем же добрым духам, тишь да гладь. Гуакан-младший угомонился, старого Гуакана недавно отправили в страну Коаиваи. Плохо обстоит дело с Гуаярой. Жрецам нельзя брать жен в свое бохио. Духи отворачиваются от таких жрецов, они любят одиноких волшебников. И вообще этот Гуаяра дурной человек. По его вине мы потеряли Ягуа. Потеряли навсегда.
Грести против ветра трудно. Гуаяра сменяет Каону. Каона сменяет Гуаяру, у обоих стонут плечи и руки, а толку мало.
Каноэ пляшет на пенистых гребнях и едва-едва подвигается вперед. И невод пуст.
На море не очень плотный туман, солнце просвечивает через него, но оно очень тусклое и ленивое.
— Гляди, — Каона толкает Гуаяру гребком. — О Мабуйя!
Со стороны восхода идет белокрылое каноэ. Гуаяра протирает глаза, но видение не исчезает, оно приближается и очень быстро, попутный ветер гонит его к берегу.
Тридцать лун назад на рассвете Гуаяра в этих же местах увидел нечто подобное. Но тогда было три белокрылых каноэ, больших и высоких, а сейчас в сторону заката мчится одно каноэ, и оно маленькое и низкое.
