Однако удивительнее всего были сами белокрылые. Лица — подумать только, какие странные у них лица! — бледные и длинные. Бороды, у кого черные, у кого рыжие, как шерсть у собак-алок, доходят до груди и спутываются с куделью, которая растет под носом. И у многих белые глаза.
И на всех надето нечто невообразимое. Почему-то они ходят в мешках, и при этом в мешках разноцветных. Из мешков высовываются лишь обнаженные кисти рук. А на ногах какая-то твердая кора, причем трубки из этой коры на высоких подставках. Великий вождь пришельцев весь в красном, и он самый высокий и самый белоглазый.
Трудно понять, думал, глядя на этих людей, Гуабина, злые они или добрые. Никого они не обижают, напротив, в обмен на мотки пряжи и даже на такие нестоящие вещи, как золотые палочки для носа, дают бусы из прозрачного, как воздух, камня дивной красоты. Золото и бронза желтые, а вот металл, из которого сделаны их копья и огромные ножи, серый и светлый; Гуабина только прикоснулся к такому ножу, и тут же на ладони появился глубокий порез.
Совсем непонятны тяжелые палки, которые извергают гром и огонь. Один белокрылый поднял такую палку вверх, из нее вырвалось пламя, и мгновенно упала в воду чайка, причем ей каким-то образом оторвало голову. Колдовство?
А говорят они не на людском языке, и речь у них твердая и острая, как их светлые ножи.
Нет, не по душе были Гуабине эти незваные гости. Быть может, явились они с неба, быть может, послали их боги солнца и луны, быть может, сами они двуногие боги, все возможно. Но щемящее чувство тоски и тревоги не покидало Гуабину.
Иные мысли были у Ягуа. Пришельцы восхищали его, с ликованием он щупал их зеленые, желтые и красные одежды, трогал их за бороды, хватался за большие ножи (и трижды порезал пальцы). Хотелось обо всем расспросить бледнолицых, но как это сделать, если они тебя не понимают и ты не понимаешь их языка?
Кажется, такую же досаду испытал один из пришельцев, самый юный из них — у него не было ни бородки, ни лохматого моха под носом (это был паж адмирала Педро Сальседо).
И — чудо из чудес! Не прошло и получаса, как Ягуа с грехом пополам стал объясняться с этим молодым вождем. Конечно, знаками, но Ягуа, к своему величайшему восторгу, на лету улавливал смысл чужих слов.
Кучильо — так у бледнолицых называется нож, батель — это на их языке лодка из тонких пластин, дьенте — зуб, мано — рука, кавеса — голова, лабиос — губы. Как просто! И вот что любопытно: также быстро юный вождь запомнил такие слова, как юкка, каноэ, барбакоа (шалаш Гуакана-младшего стоял близ того места, где высадились бледнолицые).
Счастье не вечно. Скоро, слишком скоро пришельцы отправились на свои большие каноэ, обещая вернуться завтра.
Домой Ягуа возвращался со связками стеклянных бус, тремя красными колпаками и маленьким колокольчиком (стоило чуть встряхнуть этот колокольчик, и он заливался нежным и тонким звуком). Ягуа был горд и весел.
Сгорбившись, шел в селение великий вождь Гуабина. Дурные предчувствия томили его, и больше всего ему хотелось, чтобы Мабуйя угнал на вечные времена белокрылые каноэ в край утренней зари.
Но он знал: возврата к вчерашнему дню не будет.
…И первое знакомство
Суббота, 13 октября. Как только рассвело, на берег вышло много этих людей — мужчин, и все они, как я уже о том говорил, были рослые и очень красивые. Волосы же у них были не курчавые, но волнистые и грубые, словно конские. И у всех лбы и лица широкие, более широкие, чем у любого иного народа из числа тех, которых доводилось мне видеть прежде. Глаза же у них очень красивые, и не маленькие. Цветом эти люди не черные, а такие, как жители Канарских островов, и того и следовало ожидать, ибо остров этот лежит к западу от Иерро, одного из Канарских островов, и на одной с ним линии. Ноги у них очень прямые, и все эти люди как будто сотворены одной рукой, не тучны, и брюха у них нет, сложены они очень хорошо.
К кораблю они приходили в челноках, изготовленных из цельных древесных стволов и подобных длинной лодке, и отделаны эти челноки на диво, по вкусам той земли, и они большие — в некоторых приходило по сорок и по сорок пять человек, а есть и меньше, вплоть до таких, в которых приходил лишь один человек. Передвигались с помощью весла, похожего на лопатки пекарей, и шли на удивление быстро. Когда же лодка опрокидывалась, все бросались в воду и переворачивали ее, а воду вычерпывали полыми тыквами, которые с собой захватывали.