Палос! Двести двадцать пять дней назад адмирал вышел из этой гавани и взял курс на земли Индий. Девяносто безумцев покинуло кастильские берега, чтобы найти гибель в море-океане. Отцы, матери, жены, братья и сестры палосских моряков Колумбовой флотилии молили господа о чуде. И чудо свершилось. К дощатому причалу подходит «Нинья», за ней следует «Пинта».
Но еще до того как «Пинта» подошла к причалу, Мартин Алонсо Пинсон приказал спустить на воду лодку и незаметно пристал к берегу. И через несколько дней он умер[17]. И никто не узнает, какие тайны он открыл на исповеди, каким образом объяснил, почему дважды бросил адмирала.
Пленники-индейцы сошли на кастильскую землю. Девять выходцев из Нового Света, сбившись в кучку, стояли на палосской пристани и с тоской глядели в сторону заката. Стояли у ворот Кастилии, на чужой земле Чужого Света.
Севильский триумф
31 марта 1493 года адмирал выехал в Севилью. Его сопровождали двенадцать спутников: шесть белых христиан и шесть индейцев-язычников.
Девять пленников привез адмирал в Палос, и трое из них — два кариба и смертельно больной Санчо — остались в этом городе. В Барселону, ко двору их высочеств, взяты были Диего, Гуакагана, кариб Бехечо, Пако, Пеле и Алонсо. Накануне в Триане, заречном пригороде Севильи, адмирал утвердил порядок процессии.
«Король» Гуаканагари загодя обеспечил адмиральский кортеж необходимым реквизитом. Все шесть индейцев получили золотые маски-гуаясы и великолепные пояса-себы. Пришлось слегка ощипать попугаев и украсить головы пленников пышными перьями. А для своих пернатых любимцев Обмани-Смерть раздобыл в Триане прекрасные клетки. Осталось только восемь попугаев, скитания по морям и землям даром и для них не прошли. Вид у них был унылый.
Адмирал, возглавляя процессию, ехал на белом коне. На нем были алый плащ и алая шляпа со страусовыми перьями. Индейцы в масках и в полном праздничном уборе шли вслед за адмиралом, а за ними следовали носильщики с птичьими клетками.
Прекрасна весенняя Севилья, царица кастильских городов. Цвели, роняя нежные лепестки, лимонные, гранатовые, вишневые деревья, цвели яблони и каштаны, цвели весенние розы, и по живому ковру из цветов по узким севильским улицам шла адмиральская процессия к кафедральному собору.
Лукавые обманщицы, эти улицы. Неказисты они с виду: ряды белых стен с окнами-щелями, а то и вовсе без окон, но переступи порог любого дома, и ты уже не в Кастилии, а в Дамаске или в Бухаре.
Двести сорок пять лет назад король Фердинанд III Кастильский штурмом взял Севилью, но ни ему, ни его преемникам так и не удалось вытравить вольный дух мавританских жизнелюбцев.
Как и встарь, в жемчужной пыли фонтанов дремлют севильские патио — внутренние дворики, серебристые ручейки орошают прелестные клумбы и бормочут в канавках, выложенных зелеными, лазурными и золотистыми изразцами.
Упорно трудились завоеватели, разрушая мавританские мечети и перестраивая их в христианские храмы. Но побежденная Севилья завоевала завоевателей. Кастильские зодчие и каменщики вольно или невольно поддавались очарованию басурманского Аль-Андалуса. И смягчались суровые лики церквей и часовен, в строгий канон врывались багдадские мотивы, и дух мавританской Испании оживал в стрельчатых арках, затейливом орнаменте монастырского фасада и в легких витых колоннах церковных галерей.
Обаянию Севильи вряд ли, однако, в этот день поддались шестеро пленников-индейцев.
В те времена, когда Севилья была столицей Бетики, одной из испанских провинций Рима, в Вечном городе нередко устраивались триумфальные шествия. Не по своей воле участвовали в них пленники, взятые с бою на берегах Рейна, Дуная и Евфрата. Они шли в цепях за колесницей триумфатора, шли опустив головы, не глядя на дворцы и храмы Рима, ненавидя и презирая падкую до зрелищ римскую чернь.
А для римского народа эти косматые галлы, британцы или парфяне были варварами, обреченными на подъяремное существование.
Севильский народ не испытывал столь великодержавных эмоций. Но он считал адмиральских пленников дикарями и язычниками и тешил себя редким зрелищем, куда более занятным, чем пляски уличных скоморохов.
А идти было трудно. День выдался жарким, пленники в своих тяжелых масках обливались потом, да к тому же прорези в масках все время съезжали на нос и передвигаться приходилось вслепую.
Но шли они, как подобает идти великим вождям — высоко подняв голову, распрямив плечи, и толпе эти гордые пленники невольно внушали уважение.
17
Умер 20 марта 1493 года, через пять дней после прибытия в Палос. Увы, неизвестна судьба индейских пленников Мартина Алонсо Пинсона. Во всяком случае ни один из них не вернулся на родину.