Переговоры не увенчались успехом. Адмирал двинулся дальше. Но и в соседней бухте индейцы не пустили пришельцев на берег.
«А поэтому, — писал дон Андрес, — адмирал решил, что было бы неразумно оставить безнаказанной подобную дерзость… Он приказал снарядить в бой все три корабельные лодки, ибо каравеллы из-за мелей не могли добраться до того места, где находились индейцы. Чтобы ознакомить этих индейцев с кастильским оружием, наши люди на лодках подошли вплотную к берегу и выстрелили в них из арбалетов. И когда им хорошенько задали, их обуял страх. А люди наши высадились, продолжая стрельбу, и индейцы, видя, каким языком говорят с ними кастильцы, обратились в бегство: бежали мужчины и женщины стремглав, и вслед им выпустили с корабля собаку, а она кусала их и причиняла великий урон, ибо против индейцев один пес стоит десяти человек».
Взяли воду, взяли дрова. Привели на борт Канарскую собаку. Таких собак Диего еще не видел в деле, всю ночь он не спал, вспоминая, как кидалась эта тварь на индейцев и как кричали женщины, которых она сбивала с ног. Дурные предчувствия не давали ему покоя. Страшно подумать, что натворят эти псы, если их натравят против его земляков и сородичей дон Педро Маргарит и дон Алонсо де Охеда.
Адмирал же спал без сновидений. День прошел удачно, удалось раздобыть на берегу топливо и воду.
Наутро явились шестеро здешних касиков. Они вступили в мирные переговоры, и Диего снова от имени адмирала говорил, что бледнолицые очень славные и добрые люди и что зла никому они не желают.
Собаку посадили на цепь, касики велели своим людям принести бледнолицым бататы и кассаву. А затем корабли покинули бухту. Адмирал несколько разочаровался в Ямайке и велел возвращаться к берегам Кубы.
13 мая корабли снова подошли к Кубе и двинулись на запад вдоль ее южного берега. Сэр Джон Мандевиль и Марко Поло писали, что не то пять, не то десять тысяч островов рассеяны в водах Индий. А в день святого Бонифация-мученика, 14 мая, флотилия вступила именно в такой архипелаг. Сто шестьдесят четыре острова насчитал адмирал. На каждом огромные пальмы возносили к небу перистые кроны, каждый встречал корабли нежным ароматом летних цветов, а через синие прозрачные воды струился свет, и казалось, что этим светом лучится морское дно с бело-розовыми коралловыми лесами.
Пели птицы на разные голоса, цвели деревья, и весь этот архипелаг был подобен райскому саду. Садом Королевы назвал его адмирал, быть может полагая, что ее высочество может украсить собой и земной, и небесный рай.
С правого борта был берег Кубы. Там не раз высаживались моряки, и их неизменно сопровождал Диего. Обжигал ноги белый песок пляжа, такой же белый и такой же горячий, как родные пески в Бухте Четырех Ветров. Узкие тропы вели в лес, но это был странный лес с колючими зарослями, лишь кое-где попадались очень высокие и тонкие пальмы с длинными бледно-зелеными листьями.
— Спрашивай, где Катай, спрашивай, материк или остров эта Куба, — такие наказы что ни день давал Диего адмирал.
Однако с здешними индейцами объясняться было нелегко. Они никак не могли взять в толк, чего же от них хочет странный человек, который говорит на языке нормальных людей, но задает бессмысленные вопросы.
Кубинцы знали: живут они на большой земле, и казалось им, что в целом свете нет страны столь обширной. Их ответы убеждали адмирала, что он следует вдоль берегов необъятного Азиатского материка.
Так шли корабли много дней. А потом начались мели, и флотилия вошла в молочно-белые воды. Именно здесь Диего совершил великое открытие. И открыл он не новую землю, а вещего пророка, кубинского Иезекиля.
Все историки великих походов адмирала моря-океана писали об этом открытии. Они считали его одним из достопамятнейших событий кубинской Одиссеи прославленного мореплавателя.
Диего отыскал этого пророка в тихом селении, лежащем на берегу молочного моря. Отыскал и привел к адмиралу. Пророк был стар и мудр. И, беседуя с адмиралом, он дал ему совет: не причинять зла тем, кто тебе его не причиняет. Только в этом случае душа твоя попадет на том свете в светлую обитель, где царят мир, покой и радость.