Одиссея

Долго, дивяся, стоял перед ним Одиссей богоравный;
Но, поглядевши на все с изумленьем великим, ступил он
¹³⁵ Смелой ногой на порог и во внутренность дома проникнул.
Там он узрел феакийских вождей и старейшин, творящих
Зоркому богу, убийце Аргуса, вином возлиянье
(Он от грядущих ко сну был всегда призываем последний).[577]
Быстро палату пиров перешел Одиссей богоравный;
¹⁴⁰ Скрытый туманом, которым его окружила Афина,
Прямо к Арете приблизился он и к царю Алкиною,
Обнял руками колена царицы, и в это мгновенье
Вдруг расступилась его облекавшая тьма неземная.
Все замолчали, могучего[578] мужа внезапно увидя;
¹⁴⁵ Все в изумленьи смотрели. Царице Арете сказал он:
“Дочь Рексенора, подобного силой бессмертным, Арета,
Ныне к коленам твоим, и к царю, и к пирующим с вами
Я прибегаю, плачевный скиталец. Да боги пошлют вам
Светлое счастье на долгие дни; да наследуют ваши
¹⁵⁰ Дети ваш дом и народом вам данный ваш сан знаменитый.[579]
Мне ж помогите, чтоб я беспрепятственно мог возвратиться
В землю отцов, столь давно сокрушенный разлукой с своими”.[580]

Кончив, к огню очага подошел он[581] и сел там на пепле.
Все неподвижно молчали, и долго молчание длилось.
¹⁵⁵ Но наконец Эхеней, благородного племени старец,[582]
Ранее всех современных ему феакиян рожденный,[583]
Сладкоречивый, и старые были, и многое знавший,
Добрых исполненный мыслей, сказал, обратясь к Алкиною:
“Царь Алкиной, неприлично тебе допускать, чтоб молящий
¹⁶⁰ Странник на пепле сидел очага твоего перед нами.
Почесть ему оказать ожидаем твоих повелений;
С пепла поднявши, на стул среброкованный[584] с нами его ты
Сесть пригласи и глашатаю в чаши вина золотого
Влить повели, чтоб могли громолюбцу Зевесу, молящих
¹⁶⁵ Странников всех покровителю, мы совершить возлиянье.
Гостю ж пускай из запаса даст ключница пищи вечерней”.

Так он сказав, пробудил Алкиноеву силу святую.
За руку взяв Одиссея, объятого думой глубокой,[585]
С пепла он поднял его и на креслах богатых с собою
¹⁷⁰ Рядом за стол посадил, повелев уступить Лаодаму,
Сыну любимому, подле сидевшему, место пришельцу.
Тут для умытия рук поднесла на богатой лохани[586]
Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня;
Гладкий потом пододвинула стол; на него положила
¹⁷⁵ Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса
Выданным ею охотно. Едой и питьем изобильным
Сердце свое насладил Одиссей, многославный страдалец.

Тут Понтоною глашатаю бросил крылатое слово[587]
Царь феакиян: “Наполни кратеры вином и подай с ним
¹⁸⁰ Чаши гостям, чтоб могли громолюбцу Зевесу, молящих
Странников всех покровителю, мы совершить возлиянье”.
Так он сказал, и, наполнив медвяным вином все кратеры,
В чашах пирующим подал его Понтоной; возлиянье
Стоя они совершили и вдоволь питьем насладились.
¹⁸⁵ Царь Алкиной, обратившись к гостям, произнес: “Приглашаю[588]
Выслушать слово мое вас, мужей феакийских, дабы я
Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце.
Кончился пир наш; теперь по домам на покой разойдитесь;
Завтра же утром, с собою и прочих вельмож[589] пригласивши,
¹⁹⁰ Снова придите, чтоб странника здесь угостить и бессмертным
Вместе свершить экатомбу. Потом учредим отправленье
Гостя почтенного так, чтоб под нашей надежной защитой
Он без тревог и препятствий поспешно и весело прибыл
В край, им желаемый, сколь бы отсюда он ни был далеко;
¹⁹⁵ Также, чтоб он ни печали, ни зла на дороге не встретил
Прежде, пока не достигнет отчизны; когда же достигнет,
Пусть испытает все то, что судьба и могучие Парки
В нить бытия роковую[590] вплели для него при рожденье.
Если же кто из бессмертных под видом его посетил нас,
²⁰⁰ То на уме их, конечно, есть замысел, нам неизвестный;
Ибо всегда нам открыто являются боги,[591] когда мы,
Их призывая, богатые им экатомбы приносим;
С нами они пировать без чинов за трапезу садятся;
Даже когда кто из них и один на пути с феакийским
²⁰⁵ Странником встретится — он не скрывается; боги считают
Всех нас родными, как диких циклопов, как племя гигантов”.

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:
“Царь Алкиной, не тревожься напрасно таким помышленьем;
Вечным богам, беспредельного неба владыкам, ни видом
²¹⁰ Я не подобен, ни станом; простой человек я, из всех, вам
В мире известных людей земнородных, судьбою гонимых,
Самым злосчастнейшим бедственной жизнью моей я подобен.
Боле других бы я мог рассказать о великих напастях,
Мной претерпенных с трудом непомерным по воле бессмертных;
²¹⁵ Но несказанным, хотя и прискорбен, я голодом мучусь;[592]
Нет ничего нестерпимей грызущего голода: нами
Властвуя, он о себе вспоминать ежечасно неволит
Нас, и печальных и преданных скорби душой. Сколь ни сильно
Скорби душою я предан, но тощий желудок мой жадно
²²⁰ Требует пищи себе и меня забывать принуждает
Все претерпенное мной, о себе лишь упорно заботясь.
Вы же, молю вас, как скоро пробудится светлая Эос,
Мне, злополучному, путь учредите в отчизну возвратный;
Много я бед претерпел, но готов и погибнуть, лишь только б
²²⁵ Светлый свой дом, и семью, и рабов, и богатства увидеть”.[593]

577

...был всегда призываем последний. — Так как Гермес (убийца Аргуса) считался подателем сна (см. 5. 47—49).

578

...могучего... — Добавление переводчика. Участников пира удивило не телосложение Одиссея, а появление в конце зала человека, чей приход был ими не замечен.

579

...сан знаменитый. — Модернизм переводчика. В оригинале: γέρας — «почетная доля», «почетная должность».

580

Ст. 152—232 аналитическая критика считает созданием позднейшего «редактора», который вставил их между просьбой Одиссея о помощи (ст. 146—152) и реакцией Ареты на его слова (ст. 233—239) и тем нарушил последовательность изложения. Между тем эпический этикет требовал, чтобы чужеземца сначала накормили и только потом спрашивали, кто он и откуда прибыл (см. 1. 122 и примеч.). С этой точки зрения, вмешательство Алкиноя и угощение Одиссея (ст. 167—206) вполне оправданно вклиниваются между ст. 154 и 233. См., впрочем, ниже, примеч. к ст. 215.

581

...к огню очага подошел он... — Как место, где совершаются жертвоприношения, очаг является убежищем для молящего о защите.

582

Ст. 155 сл. = 11. 342 сл.

583

Ранее всех... рожденный... — Это позволяет Эхенею давать совет Алкиною (ст. 161—166).

584

...стул среброкованный... — Такое же кресло, как в ст. 96 (см. примеч.), но с деревянным сидением, обитым серебряными гвоздями.

585

...объятого думой глубокой... — Перевод создает представление, что речь идет о состоянии Одиссея в данный момент, в то время как в оригинале употреблен всего лишь постоянный эпитет героя: «хитроумный». Еще меньше подходит перевод «глубокою полного думой» в кн. 22. 115, 281, где Одиссею совершенно некогда думать.

586

Ст. 172—176 — См. 1. 134—138 и примеч.

587

Ст. 178 сл. = 13. 49 сл.

588

Ст. 185—187 = 8. 25—27.

589

...вельмож... — модернизм переводчика. В оригинале: «старейшин». Излагаемый далее план не вполне осуществляется, поскольку сначала происходит народное собрание и игры, а потом во время пира Алкиной просит Одиссея рассказать о себе (8. 535—586), так что отправление его на родину переносится на следующий день.

590

В нить бытия роковую... — Определение добавлено переводчиком. Парки (ст. 197) — см. 2. 316 и примеч. Здесь этому латинизму соответствуют в оригинале Прядильщицы (κλω̃θες) вместо обычных в поэме Мойр.

591

...всегда нам открыто являются боги... — Исключительный случай, объяснимый только особым положением феаков. Обычно боги являются людям только в человеческом облике.

592

...несказанным... я голодом мучусь... — Непонятное высказывание, так как Одиссей только что поел (ст. 176 сл.) и о повторном угощении больше нигде нет речи (ср. ст. 232). Воможно, ст. 213—221 — позднее добавление, не учитывающее контекста.

593

Ст. 225, повторяющий Ил. XIX. 333, где он вполне уместен, некоторые исследователи считают здесь позднейшей вставкой: Одиссей тоскует-де не по имуществу и рабам, а по родине и супруге. Следует, однако, заметить, что Одиссей никогда не забывает о материальной стороне дела. Так, он готов дожидаться сколько угодно, пока феаки соберут ему подарки (11. 355—361) и озабочен их сохранением, оказавшись на не узнанной им Итаке (13. 207—209, 215—219, 361—371). См. также 19. 283—286. Не последнее место в последующем обосновании мести женихам занимает и то обстоятельство, что они расхищали добро Одиссея (22. 36 сл.; ср. 1.156; 14. 92).