Нельсон Демилль
Одиссея Талбота
Часть первая
Первое мая
Пролог
– Вот таким образом настанет конец света, – сказал Виктор Андров, – без шума, без стонов, а вот так просто – пип… пип… пип. – Он попытался подражать радиосигналу.
Широкое лицо Андрова расплылось в улыбке, и он указал на электронные приборы, располагавшиеся вдоль стен большого, тускло освещенного чердака.
Высокий пожилой американец, стоявший рядом с ним, заметил:
– Не совсем конец, Андров. Перемена. И главное, все это произойдет без кровопролития.
Андров пошел к лестнице, и звуки его шагов гулко раздавались по всему чердаку.
– Да, конечно, – согласился Андров, обернувшись и изучая американца в царившей здесь полутьме. Для своего возраста тот был достаточно привлекательным, с ясными голубыми глазами и шапкой седых волос. Правда, держался он, с точки зрения Андрова, чересчур аристократически.
– Пойдемте. У меня для вас есть сюрприз – ваш давний друг, которого вы не видели уже сорок лет, – сказал Андров американцу.
– Кто это?
– Бакалейщик. Вы никогда не задумывались, что с ним произошло? Теперь он бизнесмен. – И, кивнув в сторону лестницы, Андров добавил: – Следуйте за мной. Ступеньки слабо освещены, так что будьте внимательны.
Коренастый русский спустился по узкой лестнице в маленькую комнату с обшитыми деревом стенами, освещенную единственным бра.
Андров сказал спутнику:
– Очень жаль, что вы не можете присоединиться к нам на празднование Первого мая. Каждый год мы приглашаем дружественно настроенных к нам американцев, и – всякое бывает – даже после стольких лет кто-то из них может вас узнать.
Американец промолчал. Тогда Андров продолжил:
– На этот раз мы пригласили ветеранов бригады имени Авраама Линкольна, и наверняка они замучают всех своими рассказами о том, сколько фашистов они убили в Испании полвека тому назад.
– Я прекрасно проведу время у себя в комнате.
– Отлично. Мы пришлем вам вина. И, конечно, еды. Продукты здесь великолепные.
– Это я уже понял.
Андров удовлетворенно похлопал себя по животу и сказал:
– А к следующим майским праздникам в Россию будет импортировано много американского продовольствия на очень выгодных условиях.
Улыбнувшись, он толкнул одну из панелей в стене.
– Пойдемте.
Они оказались в большой часовне в елизаветинском стиле.
– Сюда, пожалуйста.
Американец прошелся по часовне, превращенной в рабочий кабинет, и сел в кресло. Оглядевшись, он спросил:
– Это ваш кабинет?
– Да.
Поскольку американец не мог представить себе, что в этом доме может быть еще более роскошный кабинет, он понял, что у главы миссии СССР при ООН условия для работы похуже. Виктор Андров, резидент КГБ в Нью-Йорке, определенно был большой шишкой.
– Ваш старый приятель скоро будет здесь, – пообещал ему Андров. – Он живет неподалеку. У нас есть время, чтобы сперва немного выпить.
Американец посмотрел в дальний угол часовни. Над местом, где раньше был алтарь, теперь висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, этой красной троицы. Он перевел взгляд на Андрова.
– Вы знаете, когда будет нанесен удар?
Андров разлил шерри в два бокала и, протянув один из них американцу, ответил:
– Да. Конец настанет в тот же день, когда все это началось. Четвертого июля.
Он поднял свой бокал.
– Ваше здоровье! – по-русски сказал он.
– Ваше здоровье! – также по-русски ответил ему американец.
1
Патрик О'Брайен стоял на площадке обозрения, расположенной на крыше шестидесятидевятиэтажного здания Американской радиокорпорации в Рокфеллеровском центре, и смотрел на юг. Небоскребы спускались подобно горной гряде в долину более низких зданий в центре города, поднимаясь затем вновь к высоким вершинам Уолл-стрит.
О'Брайен, не оборачиваясь, говорил стоявшему рядом с ним человеку:
– Когда я был еще мальчиком, анархисты и коммунисты часто швыряли бомбы на Уолл-стрит. Они убили несколько человек, в основном людей своего класса – рабочих, мелких служащих, рассыльных. Я не слышал, чтобы хоть раз пристукнули какого-нибудь бизнесмена или хоть на пять минут помешали работе биржи.
Стоявший рядом с О'Брайеном мужчина, Тони Абрамс, родители которого были коммунистами, хитро улыбнулся:
– Эти акции носили символический характер.
– Думаю, именно так о них можно сказать сегодня. – О'Брайен бросил взгляд на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
– Здесь, наверху, так тихо. Каждый, кто провел хоть какое-то время в Нью-Йорке, это отмечает. Вот эту тишину. – Он взглянул на Абрамса. – Я люблю подниматься сюда по вечерам после работы. А вы здесь раньше бывали?
– Нет.
Абрамс уже больше года работал в «О'Брайен, Кимберли и Роуз» – юридической фирме О'Брайена, расположенной на сорок четвертом этаже здания Радиокорпорации. Он оглядел почти пустую крышу. Она имела форму подковы, огибавшей с южной, западной и северной сторон техническое сооружение, в котором размещались подъемные механизмы лифтов. Крыша была вымощена терракотовой плиткой и украшена несколькими сосенками, высаженными в кадках. Кучки туристов, в основном азиатов, расположились вдоль серых железных перил, фотографируя раскинувшийся под ними ярко освещенный город.
Абрамс добавил:
– Должен признаться, я никогда не поднимался ни на статую Свободы, ни на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
О'Брайен рассмеялся:
– Типичный житель Нью-Йорка!
Некоторое время оба стояли молча. Абрамс ломал голову над тем, зачем О'Брайен попросил его разделить с ним это вечернее созерцание города. Мелкий служащий, проводящий вечера над дипломной работой по юриспруденции, он даже ни разу не был в кабинете старика, да и вообще ему не довелось перекинуться с ним и дюжиной слов.
О'Брайен казался поглощенным осмотром Верхнего Залива. Порывшись в кармане, он спросил у Абрамса, нет ли у того двадцатипятицентовика.
Абрамс дал ему монету.
О'Брайен подошел к подзорной трубе, укрепленной на металлической опоре, и опустил монету в приемник. Аппарат загудел. О'Брайен посмотрел на прикрепленную к нему табличку.
– Так, номер девяносто семь.
Он повернул трубу так, что стрелка указателя остановилась на цифре 97.
– Ага, вот она.
С минуту он внимательно смотрел в окуляры, а потом сказал:
– При виде этой леди в бухте у меня по телу бегают мурашки.
Он выпрямился и взглянул на Абрамса:
– Вы патриот?
Абрамсу вопрос показался достаточно провокационным.
– Мне еще не представлялось случая выяснить это, – ответил он.
По лицу О'Брайена нельзя было сказать, доволен он ответом или нет.
– Хотите посмотреть?
Труба скрипнула и перестала гудеть.
Абрамс заметил:
– Я боюсь, что время истекло.
О'Брайен недовольно взглянул на аппарат:
– Трех минут не прошло, никак не прошло. Напишите в редакцию «Таймс», Абрамс.
– Да, сэр.
О'Брайен засунул руки в карманы.
– Что-то здесь становится прохладно.
– Может, нам стоит вернуться в помещение?
О'Брайен оставил предложение незамеченным и спросил:
– Вы говорите по-русски, Абрамс?
Тот бросил взгляд на своего собеседника. Такие вопросы не задают просто так. Их задают только тогда, когда заранее знают ответ.
– Да. Мои родители…
– Точно, – перебил его О'Брайен. – Кажется, кто-то мне об этом говорил. У нас есть несколько говорящих по-русски клиентов. Евреи-эмигранты из Бруклина. По-моему, это недалеко от того места, где вы живете.
Абрамс кивнул.
– Я уже немного подзабыл язык, но уверен, что смогу с ними объясняться.
– Отлично. Не будет ли для вас слишком обременительно, если я попрошу вас усовершенствовать ваш русский? Я бы мог достать лингафонный курс госдепартамента.
Абрамс взглянул на него и ответил:
– Я согласен.
О'Брайен несколько секунд смотрел на запад, затем произнес:
– Когда вы работали в полиции, в ваши служебные обязанности входила охрана русской миссии при ООН на Шестьдесят седьмой Восточной улице?