– Нельзя позволять этим придуркам помыкать нами.
Пемброук убрал свой пистолет и помог Стэнли подняться. Мальчик выглядел потрясенным, но кивал, соглашаясь с ван Дорном. Пемброук, похоже, был немного раздражен. Он резко бросил Стэнли:
– Слушай, ты что, изображаешь из себя «зеленый берет»?
Стэнли что-то промямлил. Шок постепенно проходил, и он уже злился, что его обманули.
Ван Дорн поскрежетал своими мощными челюстями и весело предложил:
– Эй, у меня есть русский флаг. Хочешь, подарю?
Глаза у Стэнли сразу загорелись:
– Конечно. А где вы его взяли?
Ван Дорн расхохотался:
– На Эльбе, в Германии, в 1945 году. Это был подарок. Но я не сделал ничего героического, чтобы его получить. А вот ты его действительно заслужил. Пойдем, я куплю тебе «коку» или еще чего-нибудь, а потом тебя почистят, прежде чем отправить домой.
Они стали подниматься вверх по тропинке.
– Ты тут недалеко живешь? – спросил ван Дорн.
– Да, сэр.
– И хорошо здесь ориентируешься?
– Конечно.
Настроение у Стэнли заметно улучшилось. Он вспомнил о сделанных им снимках и русских карточках, лежащих в его полевой сумке. А если ван Дорн и вправду даст ему флаг, он мог бы его всем показывать… Но, может быть, куда лучше будет рассказать все, как было на самом деле. Да, об этом надо подумать.
– Ты часто этим занимаешься? Я хочу сказать, забираешься на их территорию, – спросил Пемброук.
– Я несколько раз перелезал через забор, но никогда раньше не подбирался близко к дому, – осторожно ответил Стэнли.
– Если бы мы не услышали лай собак и крики, ты бы сейчас был у них в лапах.
Стэнли не особо верилось, что старик и англичанин могли услышать все это так далеко, да еще и при ревущей музыке…
Они наконец дошли до конца тропинки и пошли по ровной лужайке, с одного края которой высились трибуны для зрителей. Ван Дорн объяснил Стэнли:
– Здесь играют в поло. Но, я думаю, ты и так знаешь. Слушай, это не ты воруешь мои помидоры, а?
– Нет, сэр.
Стэнли оглядел поле. На противоположной стороне стояли два высоких шеста с динамиками, которые сейчас молчали, и Стэнли подумал, не находятся ли в них подслушивающие устройства, нацеленные на русскую территорию. Может, так они и узнали, что с ним там происходило. На другом конце лужайки он увидел большой белый дом.
Ван Дорн опять поработал челюстями и спросил:
– Эй, а ты не хотел бы получить у меня кой-какую работенку? По субботам, после школы. Плачу щедро.
– Конечно, сэр.
– Мы можем немного поговорить о твоих приключениях?
Стэнли, немного поколебавшись, сказал:
– Думаю, да.
Ван Дорн неуклюже приобнял Стэнли.
– А как тебе удалось так близко к ним подобраться? Я имею в виду, так близко к дому?
– По канализационной трубе.
Ван Дорн задумчиво кивнул и добавил с улыбкой:
– Но в доме ты ведь не был?
Стэнли сначала ничего не ответил, но затем сказал:
– Я думаю, что, в принципе, мог бы туда попасть.
Ван Дорн приподнял брови, а Пемброук поинтересовался:
– Что это у тебя в сумке?
– Да так, разные вещи.
Они подошли ближе к дому, и Стэнли теперь видел, что там идет вечеринка. Пемброук допытывался:
– Что это за вещи?
– Ну, знаете, ерунда всякая.
– Что это значит, дружок?
– Ну, маскировочная краска, фонарик, фотоаппарат, шоколадки, карты. И тому подобное.
Ван Дорн остановился. Он взглянул на Пемброука, который тоже смотрел на него. Ван Дорн слегка кивнул.
Марк Пемброук отрицательно покачал головой.
Ван Дорн кивнул опять, на этот раз более решительно.
Стэнли наблюдал за ними. У него было веселое предчувствие, что он не в последний раз побывал в русской усадьбе.
Часть вторая
Письмо миссис Уингэйт
8
Кэтрин Кимберли прочла:
«Дорогая мисс Кимберли!
Недавно произошло весьма любопытное и, возможно, очень важное событие, которое и заставляет меня писать Вам. Как Вы, вероятно, знаете, Ваш отец Генри во время войны квартировал у нас, в Бромптон-Холле. После его смерти к нам пришел американский офицер, чтобы забрать его личные вещи. Этот офицер настаивал на получении всего, что принадлежало Вашему отцу. Как я тогда поняла, делалось это не столько из-за заботы о семье майора Кимберли, а из соображений безопасности, ибо Ваш отец, как Вы наверняка знаете, имел отношение к разведывательным операциям важного характера…»
Полковник Рандольф Карбури поглаживал седые усы, разглядывая привлекательную женщину, сидящую за своим рабочим столом. Он подумал, что она прекрасный образчик тех самых американок, которым в сорок не дашь и тридцати. Волосы у нее были длинные, а белая кожа покрыта редкими веснушками. Ему рассказывали, что она занимается бегом, и, глядя на ее стройную фигуру и прекрасные ноги, он в это охотно верил.
Женщина подняла глаза и перехватила взгляд англичанина, сидевшего напротив нее. Он кивнул в сторону письма:
– Пожалуйста, продолжайте.
Кэтрин опустила глаза на золотые буквы бланка:
«Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
Письмо было написано от руки почерком настолько совершенным, что он походил на оттиск с матрицы. Она опять посмотрела на Карбури и подумала, что лицо у него было напряженным, почти мрачным.
– Вы бы не хотели чего-нибудь выпить? – Кэтрин указала на буфет. Карбури молча поднялся и направился к нему, а она продолжала читать дальше:
«С учетом указанных мною обстоятельств мы стремились всеми силами помочь американскому офицеру, но Бромптон-Холл – большой дом, к тому же тогда у нас не было достаточно прислуги, чтобы заняться поисками мест, где Ваш отец мог спрятать важные документы. Может быть, Вы уже поняли, к чему я веду. Несколько дней назад во время уборки Бромптон-Холла в связи с его передачей новым владельцам в одной из кладовок был найден пакет, обернутый в клеенку. Как оказалось, в свертке находился планшет, какими в американской армии пользовались фельдьегери. Мой племянник Чарли, руководивший ходом работ, немедленно принес сверток мне.
В планшете обнаружились хорошо сохранившиеся бумаги, в основном шифровальные таблицы и другие подобные вещи, не имеющие теперь, насколько я понимаю, большой ценности. Там были также перевязанные бечевкой пачки писем. Оказалось, что среди них есть несколько трогательных весточек от Вашей сестры Энн, которой тогда было не более пяти лет. В планшете я нашла также предмет чрезвычайной важности – закрытый на замочек дневник.
После некоторых колебаний я решилась открыть дневник, дабы увериться в том, что это действительно дневник Вашего отца, и в положительном случае определить, не содержится ли в нем что-либо такое, что Вам было бы больно читать. Как выяснилось, в записях часто упоминаюсь я и Ваша мать. Но я решила не вычеркивать ни строчки, так как Вы уже достаточно взрослая, для того чтобы понять, что такое любовь, одиночество и война.
Как бы то ни было, личный характер носит лишь меньшая часть дневника. Основная же его часть посвящена служебным вопросам, и я считаю, что именно это будет весьма небезынтересным Вашему правительству…»
Кэтрин оторвалась от письма. Она подумала, что все это достаточно сложно воспринять. В то же время не все здесь было для нее неожиданным. Из детства она смутно помнила имя Элинор Уингэйт, хотя никак не могла вспомнить, с чем это было связано. Теперь она начинала кое-что понимать. В этом контексте визит Рандольфа Карбури не представлялся ей таким уж странным, хотя еще четверть часа назад этот англичанин был ей совершенно не знаком. Она всегда знала, что однажды настанет день, когда перед ней появится Карбури или еще кто-то и что дух ее отца обязательно обратится к ней.
Кэтрин продолжала читать:
«Обстоятельства смерти Вашего отца в Берлине в первые дни после окончания войны достаточно загадочны. Я никогда не верила официальной версии случившегося. К тому же ваш отец сказал мне как-то: „Элинор, если я умру и не найдется как минимум десятка свидетелей, способных подтвердить, что моя смерть произошла от естественных причин, знай, что меня наконец достали русские“.