Я ответила ему: „Генри, ты хочешь сказать „немцы“?“ Но он на это твердо заявил: „Нет, я имею в виду наших подлых союзников“. Да, и еще кое-что. Американский офицер, пришедший тогда за вещами Генри. Мне не понравилось его поведение. Почему он пришел один? Почему, чтобы обыскать этот большой дом, надо было заставлять моих немногочисленных слуг участвовать в этом утомительном процессе? Почему на следующий день пришел другой офицер с той же миссией? Этот второй американец никак не хотел поверить в то, что до него уже кто-то приходил. Он сказал, что в армии узнали о смерти Генри всего несколько часов назад.
В тот момент я была слишком переполнена горем, чтобы придавать всему этому какое-либо значение, но пару месяцев спустя попыталась навести некоторые справки. В тот период, к сожалению, еще сохранялись военные порядки и запрет на разглашение информации, так что моя затея оказалась бесполезной.
Надо сказать, что дневник Вашего отца проясняет многое…»
Кэтрин взглянула на Карбури и тихо спросила:
– «Талбот»?
Глаза у Карбури расширились от удивления.
– Да. «Талбот» и «Вольфбэйн». Я и не представлял, что вы об этом знаете. Что еще вам известно?
– Не так много.
Она перевернула страничку:
«Увидев этот сверток с вещами Генри, я многое вспомнила, в том числе старое чувство вины (не из-за нашей связи, ведь мой муж погиб на Мальте в начале войны, а Ваша мать как раз разводилась с вашим отцом, чтобы выйти замуж за какого-то высокопоставленного вашингтонского чиновника), вызванное тем, что я не нашла Вас раньше и не рассказала то хорошее, что знала о Вашем отце.
А он был замечательным человеком. Я хочу сообщить Вам еще кое-что. Я отправляюсь в Лондон, где буду жить у своего племянника, Чарльза Брука. Последние два месяца были для меня довольно странными и грустными: переезд из Бромптон-Холла, бумаги Вашего отца, пробудившие воспоминания о лучших и плохих временах одновременно. Но главная цель моего письма – сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе. И упоминаются эти люди в таком контексте, который заставляет опасаться ужасных последствий для Вашей страны и для всех нас. По крайней мере, один из упомянутых людей – известная личность, близкая к Вашему Президенту. Это письмо будет доставлено Вам моим верным другом, Рандольфом Карбури. Я надеюсь, что он найдет Вас в юридической фирме, в которой, как он говорит, Вы являетесь одним из компаньонов. Полковник Карбури – старый военный разведчик, он прекрасно разбирается в жизненных ситуациях и в людях. Если он решит, что этот дневник можно Вам доверить, он Вам его передаст. Сначала я хотела предоставить эти бумаги в ксерокопиях моему или Вашему правительству, но Рандольф думает, и я согласна с ним, что эти материалы могут попасть в руки тех самых людей, которых они изобличают. Фирма „О'Брайен, Кимберли и Роуз“ была основана Вашим отцом, и с этой фирмой были связаны многие офицеры разведки, находившиеся во время войны, как и Ваш отец, в Бромптон-Холле. Может, я пишу лишнее, но, как утверждает полковник Карбури, фирма до сих пор контактирует с разведывательными службами здесь и в Америке. Он также упомянул о том, что Ваша сестра Энн имеет отношение к американским разведслужбам.
Возможно, Вам стоило бы показать дневник ей или достойным доверия людям из Вашей фирмы. Я молю Бога, чтобы это не было настолько опасно, как кажется, хотя, откровенно говоря, я думаю, что так оно и есть.
С наилучшими пожеланиями,
Элинор Уингэйт.»
Кэтрин немного помолчала и спросила:
– Почему вы не отправились сразу к моей сестре?
– Ее не так просто найти, не правда ли?
– Да, это верно.
– Если у меня есть право выбора, я предпочитаю иметь дело с вами.
– Почему со мной?
– Как указала в письме леди Уингэйт и как мы оба знаем, вашу фирму подобные дела очень интересуют. Теперь все в ваших руках. Используйте эту информацию так, как считаете нужным. Но, пожалуйста, будьте осторожны.
– Должна ли я поставить в известность мистера О'Брайена о вашем визите и пригласить его сейчас сюда?
– Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали.
– Почему?
– Почти все люди нашей профессии из того времени автоматически попадают под подозрение. Включая меня, разумеется.
Кэтрин встала и посмотрела в окно. По другую сторону Пятой авеню возвышался собор Святого Патрика. При обзоре с высоты сорок четвертого этажа он имел форму креста.
В кафе внизу все двадцать столиков были свободны. Стоял необычно пасмурный и мрачный для мая день, день сырых испарений и длинных серых теней.
Полковник Карбури тоже поднялся и посмотрел туда же, куда и Кэтрин.
– Открывающийся отсюда вид сильно изменился тех пор, как здесь размещался Отдел по координации деятельности американской и британской разведок. Последний раз я стоял у этого самого окна в сорок пятом году. Хотя, знаете, главные ориентиры все те же: Уолдорф, Сакс, собор Святого Патрика. Я представляю себе, что это опять сорок пятый год, и я вижу себя внизу молодым, быстро пересекающим Пятую авеню. – Он отвернулся от окна. – И снова вижу себя в этом кабинете со своими американскими коллегами: генералом Донованом, братьями Даллесами, Клэр Бут Льюс и вашим теперешним шефом Патриком О'Брайеном, который приходил на наши встречи с парой бутылок хорошего спиртного. Сначала это было алжирское вино, потом – сицилийское «Корво», а в конце – шампанское. Однажды, в воскресенье, я встретил здесь вашего отца. Он привел с собой маленькую девочку, но, должно быть, это была ваша сестра, Энн. Ведь вы тогда были еще совсем малышкой.
– Да, моя сестра, – подтвердила Кэтрин. Карбури пробежался взглядом по стене, увешанной черно-белыми фотографиями.
– Да, мы были смелы и искренни. Что это была за война, что было за время! – Взглянув на Кэтрин, он продолжал: – Это, мисс Кимберли, был один из немногих периодов, когда все лучшие и самые умные ребята служили правительству, объединенные единой целью, без каких-либо классовых или политических разногласий… По крайней мере, мы так думали.
Кэтрин слушала Карбури, зная, что он ни на секунду не забывал о цели своего визита, а просто подбирался к ней окольными путями. Карбури взглянул ей прямо в глаза.
– Прошлое возвращается к нам, потому что это было несовершенное прошлое, покоившееся на непрочном фундаменте, на котором мы пытались так много построить.
Кэтрин отошла от окна и спросила:
– Дневник моего отца у вас?
Полковник Карбури прошел на середину комнаты и ответил:
– Нет, с собой его у меня нет. Сейчас я принес вам только письмо. – Он кивнул на три странички, лежащие на столе Кэтрин.
– Вам известно, что ваша фирма не случайно располагается в наших старых помещениях? Я полагаю, что это Патрик О'Брайен решил разместить ее именно здесь. Ностальгия, преемственность, карма, если хотите. Видите ли, я жил некоторое время в Индии, – улыбнулся он.
Казалось, что Карбури вдруг устал. Он уселся обратно в кресло.
– Не возражаете? – спросил он, закуривая и наблюдая, как дым поднимается к потолку. – Сейчас трудно объяснить молодым, каким чудом градостроения казались эти здания в сороковых годах. Футуристический дизайн, кондиционирование воздуха, скоростные лифты, рестораны с приличной едой. Скажу вам, что мы, англичане, чувствовали себя совсем неплохо. Но какой-то особой радости мы тогда все-таки не испытывали, так как все переживали за наш остров.
– Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать.
Карбури кивнул и продолжал:
– Мы знали, что наша миссия в Америке очень важна. Мы, более тысячи человек, прибыли в Нью-Йорк, чтобы вести особую войну…