Он рассмеялся.
— Скажи честно… Ты скучала по мне?
— Нет.
Эти слова больно его ранили.
— Ни разу?
Она сложила руки на груди.
— Знаешь, что я вспоминала о тебе, Страйкер? Последние слова, что ты сказал мне. «У меня нет причин оставаться». А потом ты вышел из моего дома, даже ни разу не оглянувшись. «Нет причин оставаться», — сказал ты. Ни единой. — Она опасно сузила глаза, глядя на него. — Ты разбил мое сердце теми несколькими словами. Лучше бы ты тогда ударил меня.
Страйкер замер в нерешительности, та ночь так ясно предстала в его воображении. Зефира стояла перед ним со слезами на глазах. Но ни одна из них так и не упала. Он восхищался ее силой. Больше всего он хотел притянуть ее к себе и сказать, что ему наплевать на отца. Что она — единственная, кого он любит, и он умрет, защищая ее.
Останься он с ней, отец, несомненно, убил бы ее. А если бы Аполлон сам этого не сделал, то оказал бы эту честь Артемиде. В то время Зефира рожала его ребенка, и он мог потерять их обоих. Вот так фантастически мстителен был Аполлон. Страйкер пытался объяснить это Зефире, но она отказывалась слушать.
«Тогда я умру, любя тебя», — вот ее ответ на все его доводы.
Это была жертва, которую он не мог принять. Он думал: «Пусть лучше она его ненавидит и останется жива, чем продолжит любить и умрет».
Если бы он только знал, что их ждет в будущем.
— Я не это имел в виду.
Она презрительно усмехнулась.
— Конечно, нет. Ты был беспечным и все такое. Но меня те слова больше не волнуют.
— Если бы это было так, ты бы их не запомнила.
— Не обольщайся. Я вычеркнула тебя так же, как и ты меня. Мне никто не нужен, кроме Медеи. Ну, может, только еще твоя смерть.
— Итак, мы снова вернулись к этому.
— Мы всегда будем к этому возвращаться.
Страйкер бы выругался, но если честно, он это заслужил. Она права. Он ушел и ни разу не оглянулся.
Нет, не правда. Он оглядывался. Часто. Он вспоминал время, проведенное вместе. Вспоминал, как она выглядела утром, когда прижималась к нему. Как робко и пристально смотрела на него, словно могла съесть его живьем.
Он ненавидел себя за то, что отказался от всего этого. Отказался отнее.
Вздохнув, он направился к двери.
— У меня есть обязанности, которые нужно выполнять. Если что-нибудь понадобится, позови Дэвина. — Не говоря больше ни слова, он вышел.
Зефира наблюдала, как он уходит, оставляя ее одну в комнате. Выражение боли в его серебристых глазах заставило ее страдать, и она ненавидела себя за эту слабость. Почему она все еще хотела поддержать его, после всего, что он ей сделал?
Да, она хотела выцарапать ему глаза и бить его до тех пор, пока он не умрет.
Но за этой злостью и болью была частичка ее, которая все еще любила его. Частичка, которую она так старалась игнорировать и предать забвению. Он был скотиной и трусом.
Он — отец твоей дочери.
И что с того? Биологический донор, бросивший их. Это не делает его отцом. Это делает его засранцем. Ее ярость возродилась с новой силой. Она оглядела комнату, в которой он спал. Довольно невзрачная. На кровати покрывало цвета бургунди. Окон нет. Небольшой комод, голые стены.
— Живешь, как медведь в пещере.
Не было даже книги на тумбочке. Сразу напрашивался вопрос, зачем тогда она нужна. Однако верхний ящик был приоткрыт. Возможно, книга была внутри. Любопытствуя, Зефира подошла и открыла его.
У нее перехватило дыхание.
На дне ящика лежала последняя вещь, которую она ожидала увидеть вновь. Вручную расписанная мозаичная плитка — свадебный подарок, заказанный им для нее. На Зефиру обрушились воспоминания, когда она пристально разглядывала собственный выцветший образ в древнегреческой одежде. Светлые переплетенные волосы завитками ниспадали вниз, обрамляя ее лицо. В больших зеленых глазах читалось выражение совершенной невинности. Она совсем позабыла о существовании этой плитки.
А Страйкер не забыл. Он сохранил ее несмотря ни на что. А под ней были другие мозаики с изображением мужчин, поразительно похожих на него. Одна из них особенно привлекла ее внимание. Трое мужчин, похожих лицом и фигурой, одетых в одежду 1930-х. Они положили руки друг другу на плечи и счастливо улыбались.
Его сыновья.
Она нашла и другие их изображения.
На еще одной расписанной плитке, найденной в комоде, была изображена девушка, выглядевшая почти копией Медеи. Озноб прошел по ее позвоночнику, когда Зефира пробежалась пальцем по выцветшей надписи в нижнем правом углу. Таннис. Должно быть, она тоже была его дочерью.
Она отложила плитку в сторону, чтобы отыскать самое последнее изображение в ящике. По его качеству и черной одежде она могла предположить, что ему не больше десяти лет. Молодой мужчина, со светлыми волосами, стянутыми в конский хвост — средний из трех братьев на изображении тридцатых годов. Хотя черты его лица были мужественными, они так походили на черты Медеи, что становилось жутко. А когда Зефира наклонила изображение к свету, она кое-что осознала.
На ней были следы от слез.
— Нет, — выдохнула она, будучи не в состоянии представить Страйкера плачущим. Он всегда был жестким и несентиментальным. Она видела его серьезно раненым во время практики с мечом, и его глаза даже не затуманились.
Лишь однажды она видела их такими…
В ночь, когда он ее оставил.
Тем не менее, когда она провела рукой по этим следам, то поняла — никто другой не мог их оставить. Кто, кроме него, держал бы эту фотографию в этой комнате и плакал? Никто. Они его. И он держал все это в месте, где, как он думал, их никто не найдет.
— Пресвятые боги. — У ублюдка было сердце. Кто бы мог подумать?
«Я буду любить тебя вечно, Фира. Никогда не сомневайся в этом или во мне».
Ее горло сжалось, когда она взглянула вниз, на мозаику со своим изображением, которую положила на стол. Действительно ли он по ней тосковал? Скучал?
Не будь смешной. Возможно, он планировал, что ты ее найдешь.
Планировал? Он думал, что она мертва. Почему он так цеплялся за ее образ все эти века, если она ничего для него не значила? Она же, в свою очередь, ничего из его вещей не хранила.
— Не смей сдаваться, — проворчала она сама себе. — Он — ничто. — Полная решимости держаться изо всех сил, она положила плитки обратно и застыла, заметив кое-что ранее пропущенное. Маленькую зеленую потертую ленту.
Точно такая же была вплетена в ее волосы на той плитке. Там, завязанное в середине, находилось свадебное кольцо, которое она швырнула ему в лицо, когда он сказал, что уходит.
Ее глаза наполнились слезами, когда она увидела старинную надпись на ободке. S'agapo. «Я люблю тебя» по-гречески.
— Будь ты проклят, — выругалась она, слабея еще больше перед лицом доказательства его очевидной любви. Он любил ее. Все эти столетия он держал ее так близко, как только мог.
Не в силах выдержать это, Зефира покинула комнату и отправилась на поиски его рабочего кабинета. Она успела сделать лишь несколько шагов, когда появился Дэвин.
— Могу я вам помочь?
— Я хочу видеть Страйкера. Немедленно.
— Он не любит, чтобы его беспокоили, когда он в своем кабинете.
— Меня это ничуть не волнует. — Она шагнула мимо него.
Дэвин тяжело вздохнул, прежде чем перехватить ее и повести в нужном направлении. Он постучал в дверь.
— Мой повелитель?
— Что! — рявкнул Страйкер.
Зефира обошла Дэвина и, распахнув дверь, обнаружила Страйкера сидящим за столом и всматривающимся в маленький круглый шар. Нет, он не просто всматривался в него, а целиком сосредоточился на нем.
— Чем ты занимаешься? — спросила она, ее голос переполняло возбуждение, которое она использовала, чтобы скрыть нежные чувства внутри.
Он поднял голову и посмотрел на нее.