— Что?
— Вы увезете меня в Париж?
— Париж? Ха-ха, Париж? Ха-ха-ха-ха, — смущенно засмеялся Хуб Чанд.
— Да! И будете писать только мои портреты, не правда ли? Иногда человек становится словно океаном. Я ведь тоже океан. Что из того, что я стала безобразной? Ведь растворяются же в океане сотни, тысячи тонн человеческих нечистот, выносимых реками, — в голосе ее звучала горечь.
— О, Лачи! У меня же есть приятная новость для тебя.
Сердце ее замерло. Гуль вернулся! Наверное, вернулся Гуль! Ноги ее задрожали, она не могла больше стоять, опустилась на стул и едва слышно спросила:
— Гуль вернулся? Письмо от него?
— Нет, — Хуб Чанд взял из ящика стола какую-то бумагу.
Услышав отрицательный ответ, Лачи пришла в себя. Дыхание снова стало ровным, пропали спазмы, сжимавшие горло.
— Правительство по моему ходатайству досрочно освобождает тебя из тюрьмы за твое безупречное поведение. Ты теперь свободна. Можешь идти куда хочешь.
— Можешь идти куда хочешь! — Эти слова, словно стрела, пронзили ей сердце. Когда-то она думала, что выйдет из тюрьмы и отправится в Пакистан искать Гуля. Она пойдет пешком, но найдет своего любимого. Но тогда она видела. Она узнала бы Гуля среди миллионов других лиц. Теперь она погружена в безбрежную темноту. Как ей найти теперь Гуля? Пусть бог лишил бы ее всего, но только не зрения!
— Куда ты пойдешь теперь, Лачи? — прерывая ее горькие мысли, спросил Хуб Чанд.
Лачи задала себе этот же вопрос: «Куда ты пойдешь теперь, Лачи? Люди отняли у тебя даже это убежище, где ты могла бы прожить еще несколько месяцев. Куда ты пойдешь теперь? Тот, ради кого ты ушла из табора, из-за которого тебя изгнал табор, далеко отсюда. Мир велик. Где-нибудь и для тебя найдется угол. Вспомни! Нет ли у тебя кого-нибудь?»
— Пусть выведут меня из тюрьмы. Я сама пойду, куда мне нужно! — медленно проговорила она.
Хуб Чанд торопливо позвонил:
— Отведите Лачи к Кали Чарану. Он оформит ее документы.
Лачи увели. Хуб Чанд вытер платком пот со лба. Слава богу, все обошлось без лишнего шума.
Кабинет Кали Чарана был набит битком. Здесь были Джинан Бай, Мир Чандани, Хаджи и несколько женщин. Они смотрели на Лачи со смешанным чувством удивления, сожаления и сочувствия. Все молчали. Насколько раньше их возбуждала красота Лачи, настолько теперь поразило ее отталкивающее уродство. Если раньше им казалось, что такая красота немыслима, то теперь они думали: неужели возможно такое безобразие?
Кали Чаран приложил палец Лачи ко всем бумагам. Теперь она была свободна.
— Хаджи здесь? — вдруг заговорила Лачи.
— Да! — ответил Кали Чаран.
— И Мир Чандани тоже?
— Да, и он здесь. Что ты хочешь от них?
— Однажды эти господа передали через Джинан Бай, что готовы заплатить пятьдесят тысяч рупий, чтобы купить меня. Я стала безобразной, но честь свою сохранила!
Стояла глубокая тишина. Лачи моргнула невидящими глазами и обернулась к Хаджи и Мир Чандани.
— Пожалуйста, лишите меня чести сегодня, Хаджи, Мир Чандани! Вы, предлагавшие мне пятьдесят тысяч, начните теперь с пяти рупий. Пять рупий — раз, пять рупий — два… Что же вы молчите? — Она громко расхохоталась горьким смехом. Все ее тело содрогалось.
По-прежнему никто не произнес ни слова. По знаку Кали Чарана два надзирателя вывели Лачи из тюрьмы.
Здесь было так же темно, как и в тюрьме. Лачи еще не привыкла к своей слепоте. Она подняла глаза к небу, ей казалось, что она увидит ясное голубое небо, ярко сверкающее солнце, белоснежные облака, людей, машины, уличные столбы, красивые сари, с криком и шумом гоняющихся друг за другом и запускающих разноцветные шары счастливых детей. Все эти картины встали у нее перед глазами, но тут же исчезли. Куда бы она ни взглянула — всюду было темно. Небо и землю от горизонта до горизонта — все покрывала черная завеса. Лачи не могла больше сдерживаться, упала на тротуар и зарыдала. Пыль забилась ей в глаза, чернела на губах. Боль ее раненого сердца превратилась в капавшие на землю слезы. Беда в том, что слезы — это слезы, а не просто вода. От воды зерна, лежащие в земле, прорастают, а от слез нет никакой пользы, они даже не облегчают душу. Если бы они могли оросить землю, то сегодня в земле появились бы ростки горя и печали.
ГЛАВА 17
На вокзале суматоха. Расак Лал носился повсюду, придерживая развевающийся тюрбан. Неподалеку был поврежден железнодорожный путь, поэтому «Франтиер мейл», следующий из Дели, задержится на станции на несколько часов. Никогда раньше такие поезда не останавливались здесь.