— Эй, свои! — второй увидел, как на фоне ворот мелькнул мальчишка, и рванулся за ним, но раненый товарищ слишком размахался. Пришлось парировать и обозначить себя голосом.
— Извини, из меня течет, как из свиньи! — ответил раненый, отступая и опуская меч.
Другой остался на том же месте. Напротив ворот. Вроде бы в темноте, как он думал, но, едва раненый отступил, немного лунного света попало на ноги и на клинок. Фредерик атаковал длинным выпадом в правую кисть, сделал подшаг и сразу выдернул меч в защиту острием вверх. Лезвие скользнуло по лезвию, Фредерик сделал еще подшаг и нанес укол в правое плечо. Не особо глубокий, на ладонь, но этого хватило, чтобы солдат заорал и выпустил меч.
Короткий сход показал раненому, кто где. Он, пытаясь компенсировать потерю крови воинственным кличем, атаковал яростными размашистыми ударами. Не очень грамотно. Как ученик первого года обучения фехтовальных школ или как четырехлетний ребенок из благородной семьи. Такое фу Фредерик научился парировать еще когда пешком под стол ходил. Встречным ударом он разрубил солдату предплечье. Дядя Максимилиан отрубил бы руку, но он и посильнее. Теперь укол в сердце и готово.
Где-то во тьме прячется другой, оставшийся без оружия. Черт с ним, надо выходить отсюда. Поджечь сарай или даже пригрозить поджечь, и он выйдет.
— Мама! — крикнул испуганный мужской голос.
— Дурак! — ответил ему другой, злобный.
Это крестьянин попытался выйти, а третий солдат не стал тупо стоять у задней стены, а прибежал сюда и, похоже, остановился в воротах, не понимая, кто где. Чуть не убил крестьянина, но тот закричал и отскочил.
Фредерик вышел на свет. Не то, чтобы прямо на свет, но они с солдатом хотя бы видели друг друга.
— Ты уверен, что хочешь со мной драться? — спросил он.
— У меня есть выбор? — спросил солдат.
— Какой у тебя герб?
— Никакого.
— Тогда тебе нечего пятнать позором, если убежишь.
Солдат, не выпуская меч, сделал несколько шагов в сторону коновязи.
— Нет. Пешком, — сказал Фредерик и сам подбежал к коновязи быстрее, чем солдат успел бы отвязать лошадь и залезть в седло.
Солдат осторожно отступил в сторону дороги на Монтебруно.
— Нет. В другую сторону
Солдат боком отошел в другую сторону, все еще глядя на Фредерика и выставив перед собой меч. Оруженосец вложил свой меч в ножны, достал кинжал, перерезал все подпруги и ремни на первой лошади преследователей и сбросил седло на землю.
— Беги. Нет, не беги.
— Почему?
— Умрешь уставшим.
Фредерик отвязал вторую лошадь, вскочил на нее и атаковал пешего солдата верхом.
— Вы же обещали! — только и успел крикнуть тот.
— Вот свинья, — сказал Фредерик крестьянину, привязывая лошадь обратно, — Разве я обещал?
— Нет, Ваша Милость, — поклонился крестьянин, — Вы только предложили ему убежать и показали дорогу. Я не слышал, чтобы Вы что-то обещали.
— Ты честный малый, — Фредерик запустил руку в кошель и протянул крестьянину золотой дукат. Тот втянул голову в плечи, принял монету, проморгался и удивленно поднял глаза.
— Это золотой дукат, Ваша Милость.
— Я знаю.
— Чем еще могу служить?
— Посвети мне в сарае.
Утром 18 декабря, выехав из Монтебруно на рассвете на отдохнувшей трофейной лошади с подворья аббата Боббио, Фредерик добрался до Генуи без приключений. За ним гнались на свежих конях, но не догнали. Важно не только какие кони, но и какие наездники.
Лошадь, похоже, привыкла к курьерскому ритму работы, когда незнакомый человек нещадно гонит ее от рассвета до заката и скромно, но вовремя кормит-поит. В конце перегона ее ждут теплое стойло под крышей, добрые люди в сутанах, вкусный овес и пара суток отдыха. И дорогу до Генуи лошадь знала лучше Фредерика. Она всю жизнь провела на маршруте Генуя-Монтебруно-Боббио-Пьяченца.
Стража на воротах не стала приставать к благородному путнику, едущему налегке. Геную с западной стороны Фредерик не знал, поэтому отпустил поводья, и лошадь привела его на подворье к епископу. Вручил уздечку первому же встреченному монаху, даже не заезжая внутрь, и быстро пошагал вперед, оставляя море слева и оглядываясь в поисках знакомых ориентиров.
Неоптимальным путем, но не заблудившись, пришел к дому Иеремии. С удивлением обнаружил, что надпись про жабу с двери смыта, а внутри скрываются какие-то негостеприимные люди, желающие переписать всех, кто приходит к алхимику.
Вместо симпатичной девушки с пирогами в лавке напротив сидела очень грустная женщина. Похоже, почтенная сеньора последнее время много плакала. Пироги у нее продавались ровно те же самые. Фредерик для начала разговора спросил, куда подевалась Маринелла, и булочница заплакала снова. Он извинился и пошел дальше, так и не узнав, куда подевались Иеремия с Симоном и Кармина.