Джеффри Лорд
Одна душа, два тела
Январь — июль 1992 по времени Земли
Глава 1. Двое
Айд-эн-Тагра и побережье Полуночного моря, конец месяца Мореходов
(начало июня по земному времени)
В его объятиях лежала женщина. Прижавшись щекой к плечу Блейда, она дышала прерывисто и жарко, словно недавний любовный экстаз вновь посетил ее в сонном забытьи, подарив наслаждение, к которому нельзя было привыкнуть. Для нее, юной и совсем неопытной, страсть еще таила элемент новизны, каждый поцелуй и каждое объятие казались божественным даром, каждое нежное слово — откровением.
Пряди золотых волос ласкали грудь Блейда. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк; он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и лицо странника, едва озаренное пламенем свеч, догоравших в серебряных шандалах, выглядело таким же молодым, как у его златовласой подруги. Темные завитки спускались на лоб, на смуглой и гладкой коже — ни морщинки, твердо очерченные губы хранили свежесть юности, в уголках рта прятался некий намек на улыбку — то беспричинное и щедрое веселье, что приходит иногда к сильным и уверенным в себе мужчинам в поре возмужания. Ибо Ричарду Блейду, мирно почивавшему сейчас в своей спальне, в своем наследственном замке близ имперской столицы Айд-эн-Тагры, было двадцать шесть лет.
Прямоугольник массивных каменных стен и зоркая стража берегли его покой. С угловых башен часовые, вооруженные мечами и тяжелыми арбалетами, могли видеть лежавший на севере Имперский Путь, ровную, как стрела, дорогу, уходившую направо, к каналу и к городу, к его улицам, площадям и дворцам, и налево, к полосе леса, темневшей на горизонте. За этой магистралью, которой дозволялось пользоваться только могущественным и знатным, вдавался в сушу прямоугольник гавани, заполненный кораблями и огромными плотами; их весла были подняты, паруса — свернуты, будто крылья птиц, добравшихся до своего гнезда и прилегших вздремнуть до рассвета. Над ними возносилась башня Малого Маяка, и огонь, сиявший на ее вершине, походил на глаз великана, надзиравшего за стаей уснувших птиц.
На юге, за фруктовой рощей, параллельно Имперскому Пути тянулся Большой Торговый Тракт. Сейчас он был безлюден и пуст, так же как и дорога знатных. Кончался месяц Мореходов, когда после весенних штормов в Ксидумен, Длинное море, выходили огромные плоты-садры с товаром; двадцать или тридцать дней в складах торговой гавани накапливались сукна и стеклянные изделия из Стамо, оружие, доспехи и бронзовая посуда из Джейда, вино, парча, бархат, ковры и драгоценные камни из эдората Ксам и Стран Перешейка. Еще немного, и начнется месяц Караванов; тогда Торговый Тракт затопят фургоны и телеги, и грохот их даже ночью будет доноситься до уединенных покоев дворца бар Ригонов.
Но сейчас все было тихо. Древний замок, и раскинувшаяся на западе столица, и весь имперский домен Айдена мирно дремали под светом двух лун, большого серебристого Баста и маленького быстрого Крома, похожего на золотой апельсин. Спали повара и конюхи, ключники и музыканты, служанки и садовники; дремали кони, мулы и шестиногие тароты; цветы в саду закрыли свои чашечки, вода бассейна застыла, похожая на темное зеркало из обсидиана.
Спал и Ричард Блейд, обратив к затянутому шелком потолку лицо, на котором блуждала слабая улыбка. Потом губы странника дрогнули, черты стали строже, задумчивей и словно бы старше; он глубоко вздохнул и что-то прошептал.
Ричарду Блейду снились удивительные сны.
В его объятиях лежала женщина. Положив черноволосую головку на плечо Блейда, она дышала спокойно и ровно, будто бы недавний любовный жар, отпылав, покинул ее, излившись негромкими стонами, тихими вскриками, нежным, едва слышным шепотом. Для нее, зрелой красавицы с золотисто-смуглым телом, наслаждение было привычной радостью, счастьем, без которого жизнь казалась бессмысленной и пресной. Но дарила она его немногим.
Ее темные блестящие пряди мешались с волосами Блейда, чуть тронутыми сединой. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк; он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и лицо странника, озаренное огоньком ра-стаа, тонкой несгораемой лучинки, казалось много старше, чем у его черноволосой подруги. Она была женщиной в расцвете лет, и самый придирчивый ценитель женской красоты не дал бы ей больше тридцати; Блейд же выглядел на все сорок пять. Возможно, даже на пятьдесят, хотя и такая оценка его возраста являлась бы комплиментом: всего несколько дней назад ему стукнуло пятьдесят семь. Он был еще крепок и силен, но лоб уже пересекли морщины, и смугловатая кожа обветрилась; твердо очерченные и крепко сжатые губы придавали лицу суровое и грозное выражение, упрямый подбородок казался высеченным из камня. То был мужчина в осенней поре, в тех годах, когда уверенность в своей силе, в своем опыте и власти достигает апогея, за которым начинается неизбежный упадок; он походил на вершину, с которой все дороги ведут вниз.
Под ним чуть заметно колыхалось днище надувной палатки, стены ее сходились вверху шатром, полупрозрачная зеленоватая ткань напоминала застывшую морскую волну. Северная ночь была темной, и потому никто не смог бы различить еще один купол, накрывавший и палатку, и всю небольшую поляну в дремучем хвойном лесу; только громадный вороной тарот, бродивший по этой маленькой прогалине в поисках травы, иногда тыкался широкой рогатой мордой в невидимую преграду.
В самое глухое и темное время из леса выскользнули две тени, подкрались к барьеру, уставились на тарота голодными алчными глазами. Потом когтистая волчья лапа царапнула воздух, вслед за ней поднялась рука второго существа, не то обезьяны, не то человека — почти такая же, как у зверя, мохнатая, со скрюченными пальцами. Эта тварь видела тарота и палатку, чуяла два теплых и беззащитных тела, погруженных в сон, но некое странное колдовство, гораздо более сильное, чем у Повелителей Волков, не позволяло приблизиться к жертвам ни на шаг.
Пришелец, раздраженный, тихо заворчал, и волк, его покорный спутник, оскалил клыки. Почему они не могут вступить на поляну? Воздух, словно упругая пленка, отталкивал их.
Шестиногий тарот с презрением фыркнул, угрожающе покачивая рогом. Он не боялся этих ночных бестий, он был слишком огромен, быстр и могуч, чтобы с ним могла справиться даже стая волков, а чары волосатого лесного пришельца на него не действовали. Вдобавок он знал, что у хозяина, спавшего сейчас в шатре, есть длинные и острые стальные клыки и летающие шипы, способные покончить с любой нечистью. Но будить его было сейчас ни к чему, ибо лесные твари не могли подобраться к палатке.
Тарот снова фыркнул, чуть громче, и тут на его необъятном мохнатом крупе зашевелилась какая-то тень. Небольшое существо, неразличимое в темноте, приподняло голову, затем серия звуков разорвала тишину: скрежет взводимого арбалета, резкий щелчок тетивы, жужжание смертоносного стального болта. Волк и его спутник испуганно отпрянули; с крупа тарота донеслось хихиканье.
Этот маленький концерт, однако, не разбудил Ричарда Блейда. Он спал, обратив к полупрозрачному потолку лицо, суровое и спокойное, на котором даже сейчас, во сне, читалась несокрушимая уверенность в собственных силах. Потом губы странника дрогнули, черты стали мягче, задумчивей; казалось, невидимая рука феи огладила его щеки и лоб, убрав единым движением десять или пятнадцать лег. Он глубоко вздохнул и что-то прошептал.
Ричарду Блейду снились удивительные сны.
Глава 2. Тагра
Айд-эн-Тагра, середина месяца Пробуждения
(тремя месяцами раньше, начало марта по земному времени)
Роскошная дверь резного розового дерева захлопнулась за Ричардом Блейдом, отрезав его от приемной, полной чиновников Казначейства и офицеров из департамента Охраны Спокойствия. Три секретаря ловко сортировали их, сверяясь со списками и громоздкими механическими часами, занимавшими целый простенок; каждому из жаждущих получить аудиенцию у Амрита бар Савалта, щедрейшего, достопочтеннейшего и милосердного казначея, верховного судьи и Стража Спокойствия империи Айден, был назначен свой час. Блейд не собирался толкаться среди этой мелкоты; он прибыл тогда, когда наступило его время, и прошел в кабинет щедрейшего почти без проволочек.