Хорошо, беру свои слова обратно. Я – дурак. Совершенно невнятная амеба. Почему я должен был идти за Рокки в эту дурацкую школу? Почему?
Конечно, сначала все шло хорошо. Мы шутили, мы смеялись, и я почти видел выражение счастья в глазах Рокки. И боже, ее глаза выглядели особенно красиво под огнями на поле. Я потерялся в этих шоколадных глазах и был очарован золотистым кольцом, окружающим их. Чувствуя непреодолимую потребность запомнить ее глаза навсегда, я сделал то, что сделал бы любой другой мой сверстник: схватил камеру и щелкнул селфи.
Несмотря на улыбку на лице, я чувствовал тяжесть в груди. Мы скоро разойдемся. Это вопрос нескольких месяцев, пока она не уедет в колледж. Она заслужила это, конечно. Нужно, чтобы все ее мечты сбылись, но я не хотел отпускать ее. Вот почему я пообещал ей, что если мы когда-нибудь покинем город, мы уедем вместе.
Да... звучит как романтичное дерьмо, но еще одно мое дерзкое решение все испортило.
– Ты должен был оставить ее одну на поле. Тогда тебе придется взять вину на себя.
Идиот, я решил украсть свой портрет у учителя рисования, которая забрала его у Рокки. Это тоже была романтическая идея, но с ужасными, ужасными последствиями. Ее не только нашли слоняющейся по футбольному полю, но и с моей фляжкой! Я не мог позволить ей взять вину на себя. Никогда этому не бывать.
– А теперь ты исключен и переезжаешь в Чарльстон.
«Прекрасно», – подумал я.
Я глубоко дышал, пробегая по пустым улицам. Ботинки скользили по мокрому асфальту, но я даже не думал о том, что могу упасть. Мне нужно было как можно быстрее добраться до дома Рокки. Я надеялся, что ее родители не заперли ее внутри – в кабинете мистера Эллиота они выглядели готовыми убить меня. Я не могу винить их за это.
Это была моя выпивка.
Это я виноват, что Рокки ждала меня на улице.
Я во всем виноват – я вообще не должен был там находиться!
«Забудь об этом, Джесс. Сосредоточься на том, чтобы добраться до нее. Ты должен сказать ей, что уезжаешь. Она должна узнать это от тебя».
Я затормозил, когда достиг подъездной дорожки к Росси. Как будто гигантское силовое поле остановило меня, замораживая каждую конечность. Я замер, не в состоянии двигаться. Мистер Росси стоял впереди, трясясь от бешенства.
– Мистер Росси...
– Что ты здесь делаешь? – налетел он на меня, тяжело дыша.
Его большой живот вздымался и опускался, выдавая неровное дыхание.
– Я хочу... мне нужно... увидеть Рокки.
Шаг за шагом он приближался ко мне, размахивая кулаком в воздухе. Удивительно, но его голос был устрашающе спокоен.
– Уходи. Сейчас же.
– Мне нужно с ней поговорить, – умолял я.
Я взглянул в ее окно, отчаянно желая увидеть ее лицо в последний раз.
– Уходи! – он кричал.
– Но...
Не говоря больше ни слова, он повернулся к входной двери и пошел прочь.
Удивлен, что он не схватил меня и не выкинул на улицу. Я почесал голову, глядя на его удаляющуюся фигуру, благодарный глупой удаче. Но лучше не стоять тут долго. Мистер Росси что-то замышлял. Я просто не знал, что именно.
Я быстро побежал к лужайке перед домом, прислушиваясь к хрусту травы. Оказавшись под окном Рокки, я закричал:
–Рокки! Рокки! Открывай!
Небольшой шорох – и среди детских синих занавесок высунулось лицо, с потеками размазанного макияжа.
– Джесси! Что ты здесь делаешь? Если мои родители увидят тебя здесь, они убьют тебя!
Как я должен был сказать единственному человеку, который мне небезразличен, что больше никогда ее не увижу? Чувствуя, как моя душа разрывается, я закричал:
– Они заставляют меня уехать, Рокки.
– Что? – ее лицо было охвачено паникой. – Кто?
– Мои родители. Мой отец, – я сглотнул, отодвигая боль, которая толкала меня в самое сердце. – Вот почему он объявился. Он должен быть здесь через несколько часов.
– Подождите, ты переезжаешь? – ее голос был едва слышен.
– Мать выгнала меня из дома. Мне нужно переехать в Чарльстон, – произнося каждое слово вслух, я словно нож вонзал в грудь.
Боль была почти невыносимой.
– Нет! – крикнула она почти сердито. – Ты не можешь уехать отсюда!
Слезы, с которыми я так старался бороться, потекли по лицу. К счастью, вероятно, было слишком темно, чтобы увидеть, как они скатываются по моим щекам. Но, честно говоря, мне было уже все равно, заметила ли она. Может, тогда она, наконец, бы поняла, как много для меня значит.