– Ты должен усвоить одно, Пол: наше поколение – это отработанный материал.
Меня разбирает смех. Не сказал бы, что мои родители – отработанный материал: авторитет, деньги, уверенность – все при них. Жаль, конечно, что дело обстояло именно так… Родители, по всем меркам, перекрывали мне путь к взрослой жизни. Как там больничный персонал называет тех, кто понапрасну занимает койко-места… балласт. Они, скорее, были духовным балластом.
Я прошу ее пояснить.
– По нашим судьбам прокатилась война, – говорит Сьюзен. – И многого нас лишила. Теперь от нас толку мало. Нужно дать дорогу таким, как ты. Посмотри на наших политических деятелей.
– Ты предлагаешь мне уйти в политику? – Я не верю своим ушам.
Политиков я презираю: в моих глазах это самовлюбленные негодяи, ловкачи. Ни с одним из них я, конечно же, не был знаком лично.
– Из-за того, что люди твоего склада не идут в политику, мы и прозябаем в болоте, – настаивает Сьюзен.
И вновь я озадачен. Мне даже непонятно, что представляют собой «люди моего склада». Среди моих школьных и университетских приятелей считалось делом чести отгораживаться от тех вопросов, которые постоянно муссируют политики. А вдобавок их великие тревоги – советская угроза, распад империи, налоговое бремя, наследственные пошлины, жилищный кризис, влияние профсоюзов – еще и пережевывались, что ни вечер, у семейного камина.
Мои родители обожали смотреть мыльные оперы, но от сатирических программ испытывали неловкость. В Деревне было не купить журнал «Прайвит Ай», но я, приезжая на каникулы, всякий раз привозил из университета кипу свежих номеров и вызывающе разбрасывал по всему дому. Помнится, к обложке одного номера капелькой клея крепился конверт с грампластинкой на тридцать три оборота в минуту. А под ним обнаруживалось фото сидящего на унитазе мужчины со спущенными брюками и трусами; срам прикрывали только края рубашки. При помощи фотомонтажа голову этого анонимного бесстыдника заменили портретом премьер-министра, сэра Алека Дуглас-Хьюма, у которого изо рта вылетала фраза: «Срочно верните пластинку на место!» Мне это казалось верхом остроумия, но мать, которой я показал тот коллаж, сочла его ребячеством и пошлостью.
Затем я показал его Сьюзен, и та согнулась от смеха. Единым махом удалось расставить по местам все: меня, маму, политику, Сьюзен.
Смеяться над жизнью – неотъемлемая черта ее характера. Этим Сьюзен и отличается от других представителей отработанного поколения. Ее смешит то же самое, что и меня. А еще она смеется, когда попадает мне в затылок теннисным мячом и когда слышит о грядущем знакомстве с моими родителями за бокалом хереса; она смеется над мужем, точно так же как над скрежетом тормозных колодок «остина». Я, естественно, убежден: она потому смеется над жизнью, что многое повидала и досконально знает эту самую жизнь.
– Кстати, – говорю я, – кто такой «Чтоский»? Как это понимать?
– А, ты имеешь в виду «Чтоский и Ктоский»?
– Возможно.
– Так говорят друг другу русские шпионы, глупыш, – отвечает она.
На первом нашем свидании – я имею в виду любовное свидание – мы наговорили друг другу с три короба неизбежной лжи, а потом уехали подальше в Гемпшир и сняли отдельные номера в какой-то гостинице.
Стоим, разглядываем необъятное пурпурное покрывало с ворсом; она говорит:
– Какую выбираешь? Правую сторону или левую?
Двуспальная кровать для меня внове. Спать всю ночь с кем-то вместе для меня внове. Кровать поражает своими размерами, освещение тусклое, из ванной комнаты несет дезинфекцией.
– Я тебя люблю, – шепчу я.
– Что ты такое говоришь! – возмущется она и берет меня под руку. – Сперва полагается девушку поужинать, а уж потом любить.
У меня уже возникла эрекция, причем отнюдь не обобщенная. А очень и очень конкретная.
Сьюзен застенчива. Никогда не раздевается в моем присутствии, а когда я вхожу в спальню, она уже лежит в постели, облачившись в ночную сорочку. Всегда при погашенном свете. Меня эти детали нисколько не напрягают. Да и все равно мне кажется, будто во тьме я вижу как днем.
Ничуть не больше напрягает и то, что она не обучает меня, как пишут в романах, «искусству любви». Как я уже сказал, мы оба неопытны. А она принадлежит к тому поколению, которое убеждено, что в первую брачную ночь мужчина «сам знает, что нужно делать», – так общество оправдывает любые, даже самые грязные добрачные связи мужчин. В том, что касается Сьюзен, я воздержусь от подробностей, хотя изредка она бросает отдельные намеки.