Я накинула на Оливию чистый парикмахерский пеньюар, и она уставилась на себя в зеркало с выражением ничем не замутненного восхищения. Она то и дело поворачивала голову из стороны в сторону, вглядываясь в свои безупречно вылепленный нос, перекачанные ботоксом полные губы и высокие скулы. Если бы кукла Барби с каштановыми волосами была увеличена до размеров живой женщины, она бы выглядела в точности как Оливия. Я видела, что она довольна своей наружностью, это было видно по ее легкой ухмылке, обнажившей виниры[1], такие сияющие, что они могли бы тягаться со стоваттной лампочкой. Я много лет была ее стилистом по прическам, визажистом, маникюршей, специалистом по эпиляции и нанесению моментального загара, мастером по наращиванию ресниц, а со временем стала чем-то куда большим. Я замечала, что ее губы становятся все полнее, ее скулы все выше, а кожа глаже. Подобно положению тектонических плит, ее лицо постоянно менялось.
– Что мы будем делать сегодня? – спросила я, осторожно проведя расческой по ее мягким волосам и глядя на ее отражение в зеркале.
Я уже знала, чего она хочет, но правило работы с клиентами гласит, что ты всегда должна дать клиентке самой сказать тебе, чего она хочет. Так что я подождала, чтобы она выразила мне свои пожелания. Она подняла палец в призыве подождать, одновременно быстро набирая что-то на своем телефоне.
Оливия и я во всех отношениях противоположны друг другу. Ее волосы темные и длинные, а мои пшеничные, волнистые и доходят мне только до плеч. Ее черты резкие, а мои мягкие, округлые. Ее глаза имеют цвет молочного шоколада, а мои – холодный голубой. Ее лицо свободно от любых крапинок, а мое усыпано родинками и веснушками. Она положила свой телефон на колени, бросила на меня короткий взгляд и затем снова перевела его на самую важную вещь в жизни Оливии – на саму Оливию.
– Окрасить корни и подровнять, и мне нужна эпиляция. Сегодня Дин возвращается домой.
Ее глаза блестят, в голосе слышится радость, как у школьницы, рассказывающей о своей первой влюбленности. Дин и Оливия Петрофф были женаты больше десяти лет, и меня удивляло, что между ними по-прежнему пылало пламя страсти. Впрочем, в токсичных отношениях всегда бывают резкие взлеты и падения.
– Что ж, тогда мы должны сделать так, чтобы ты для него стала совершенно идеальной.
– Я и так подхожу ему идеально, – колко сказала Оливия.
Я улыбнулась и кивнула. За годы работы я поняла, что это наилучший способ иметь дело с трудными клиентками, а Оливия была из них самой трудной.
– Но ты всегда делаешь меня еще лучше, чем идеал, – добавила она.
У Оливии имелся настоящий талант хвалить себя, прежде чем она делала комплименты другим. А также умение произносить оскорбления, придавая им форму любезностей. Она словно создала свой собственный жестокий язык. Можно было даже не понять, что она оскорбляет тебя, поскольку это оскорбление было обернуто в подарочную бумагу и снабжено красивым бантом.
Самой лучшей частью моей работы всегда было то, что благодаря ей у женщин повышалась самооценка. Я люблю смотреть, как после того, как я сделала свое дело, их лица озарялись. Я называю это «сиянием красоты», отсюда и название моего салона. Оливия была одной из тех редких клиентов, которым всегда присуще такое сияние, так что работать над ее внешностью было не так интересно, но она оставляла хорошие чаевые, и именно благодаря плате за сеансы ухода за ее внешностью я смогла погасить ипотеку на свою квартиру, находящуюся над салоном.
– А что вы с Дином планируете делать сегодня вечером? – спросила я.
Оливия оторвала глаза от своего телефона.
– Да так, то да се.
Она всегда считала, что умеет выражаться загадочными полунамеками, но сообщения на ее телефоне ясно говорили, чем она собирается заниматься сегодня вечером. Я кивнула и продолжила смешивать краску для волос.
– Я в восторге от твоих веснушек, Дженни, но ты никогда не думала о том, чтобы замазать их тональным кремом?
«Очередное оскорбление, замаскированное под любезность», – подумала я.
– Раньше я так и делала, но веснушки вошли в моду, – ответила я с улыбкой. – Женщины теперь даже рисуют их на своих лицах.
Она пожала плечами, снова перевела взгляд на свой телефон и принялась скроллить свои тщательно отредактированные фотографии в соцсети.
– Как скажешь.
Хотя я была рада тому, на какую высоту теперь поднялся мой бизнес, иногда мне начинало казаться, что раньше все было проще. Раньше я никогда не имела дел с клиентками, у которых были высокие запросы. Я открыла свой салон пять лет назад. Всегда мечтала иметь свой собственный салон красоты с полным набором услуг, но поначалу он был совсем не таким гламурным, как я надеялась. Я начинала в помещении с облупившейся краской на стенах, разнокалиберной видавшей виды мебелью и старым оборудованием, и моя клиентура состояла из старух, которые случайно забредали ко мне с улицы. Так я и продолжала едва сводить концы с концами, пока в один прекрасный день около трех лет назад в мой салон не явилась Оливия, которой надо было срочно спасти свои волосы. Ее постоянный стилист по прическам перебрался в Нью-Йорк, и она обратилась в другой салон красоты, в котором ее волосы окрасили крайне неудачно. Так что я стала для нее спасением. Она рассказала обо мне своим подругам, принадлежащим к сливкам общества, и в результате мое «Сияние» превратилось из дешевого заведения, едва-едва держащегося на плаву, в салон красоты с полным набором услуг для женщин из высших слоев общества Бакхеда. Я добавила два горизонтальных солярия, аппарат для нанесения моментального загара, уголок для маникюра и педикюра, кабинет эпиляции, гримерную, зону отдыха и барную стойку с вином и шампанским. В общем, обеспечила их всем, чего они хотели. Теперь женщинам надо записываться заранее, чтобы просто попасть в список кандидаток в мои клиентки, и я готова обслуживать только двадцать пять постоянных клиенток. Под постоянными клиентками я разумею тех, которые согласны посещать мой салон не менее восьми раз в месяц. Если они не выдерживают этот стандарт, я вычеркиваю их из списка или как минимум перевожу в список ожидания. Мой салон очень эксклюзивный и очень дорогой.