Муть застилала глаза, сердце скрежетало в груди, а мозг просил смерти, но Гром был опытен и упрям… Только два человека во всем подземелье понимали, что происходит: где-то далеко, за тысячи километров отсюда, кто-то из сатанистов держит в руках куклу, изображающую Грома, с заправленной внутрь частицей его естества, волосами, слюной, хотя бы даже кусочком ногтя… И колет ее специальной иглой… Ар Бобар подал туда сигнал с выгодной ему информацией и теперь пожинал плоды… Но почему старик до сих пор жив???
Это была неодолимая смерть, однако Гром, похоже, умел сопротивляться даже такому чуду. «Выжить! Выжить!» – вопила в голове единственная мысль и повинуясь ей, старик держался, на одном лишь упрямстве и с помощью невероятных своих рефлексов, отклоняя от себя другую, близкую, «оружейную» смерть… Но даже и ему не найти было мгновения, чтобы обнажить спасительный меч: очень уж быстро и умело наседал в атаке Белый Шум.
О… Боль и ужас внезапно оборвались, прекратились, и Гром нанес удар, снизу вверх, пропоров уцелевшими когтями живот, грудь и горло Белого Шума, уже поверившего было в свою победу…
Мана… мана в подземелье стала другой… Старик втянул воздух трепещущими ноздрями, обнял его раскаленными легкими… Все понятно… Разлеживаться некогда…
Гром вскочил. Отбросить перчатки было делом одного мгновения… Ничто его больше не занимало: ни коварный Ар Бобар, ни козни сатанистов, едва-едва не прикончивших его только что, ни гонорар, ни чужие потроха под ногами…
Гром выхватил из под рубашки черный цилиндр, щелк – и вот уже в руках его меч со странным темным клинком… Одним круговым движением Гром прорубил арку в толстенном, в руку толщиной, бронированном стекле ограды и, ни на что больше не обращая внимания, помчался по крутым ступенькам на верх амфитеатра, к южному входу: там – чисто, он это чуял.
Со стороны северного входа ворвался в подземелье то ли вой, то ли свист, огромная стальная дверь-плита покрылась инеем и лопнула, посыпалась внутрь бесформенными кусками.
– Оллы!!! Измена!!!
Оллы были стремительны и неудержимы. Очень похожие на людей, а все-таки не люди, неумолимые и беспощадные, могущественные и…
– Всем не двигаться! Любое движение карается смертью. Не двигаться! Пять смирных будут прощены!
В ответ полыхнула волна крутого, без малого – артиллерийского огня.
Четыре десятка тяжело вооруженных оллов стоили целой армии землян в лучшие годы земной истории, казалось абсолютно бессмысленной любая попытка противостоять столь сокрушительной мощи, но и в подземелье собрались люди не сказать, чтобы самые смирные в покоренном оллами мире. Всем им, включая неразумную спутницу Жеки Чумы, терять в этой пиковой ситуации нечего, в пятерку смирных попасть никто не надеялся, а вооружены они были поголовно и совсем неплохо по земным меркам.
Гром запросто вырубил своим удивительным мечом дверь южного входа (оллы прошляпили, как обычно, это земляне коварны, а оллы – просто сильны), и обернулся.
Несколько секунд он щурился на всполохи разноцветного огня в огромном зале: похоже, киборги вырвались из своего загона и веселятся наравне со всеми… потом примерился и рубанул одну из каменных колонн: куда-то в зал, на чьи-то головы, посыпались глыбы потревоженного свода…
– Это вам на память от Грома.
Старик повернулся, было уходить, но замер вдруг, задумался коротко. И захохотал.
– А зачем вам память от Грома? А ЗАЧЕМ ВАМ ВООБЩЕ ПАМЯТЬ О ГРОМЕ?
Старик потянулся левой свободной рукой и вытащил из-под рубахи второй такой же цилиндр-рукоятку. Щелчок – и в левой руке тоже меч, почти брат-близнец правому.
Энергетическая завеса от оллов, сатанистов, случайных и прицельных выстрелов действовала, ничто не мешало Грому двигаться и смеяться. Он подошел к краю амфитеатра, полюбовался сверху на людской и олловский котел, кипящий огнем и смертью, смеясь, раскинул руки с мечами и спрыгнул вниз. И вышел через противоположный северный вход. Один. Живых за ним не осталось.