Выбрать главу

Люк под кроватью был без секретов, открылся легко. Ассасел сунул руку, ухватил какой-то цилиндр, сантиметров двадцать пять длиной и, и вытащил его на свет. Ох ты!!! О, Повелитель!

Ассасел перехватил цилиндрик поудобнее, круглой гардой вверх, отставил от себя, нажал на кнопку. С радостным шелестом из гарды выскочило метровое лезвие. Вернее это было нечто, вроде поля или магической субстанции в форме плоского, чуть изогнутого клинка. Да, этот дед и был – Гром Небесный, а это – его меч, которым он казнил, или просто убивал детей Сатаны. И не было никому магической защиты от этого клинка, ни адептам повелителя, ни Оллам, ни поганым посланникам Неба, бывшим соратникам деда, которых свихнувшийся Гром взялся однажды убивать с таким же рвением, что и служителей черной мессы.

Ассасел махнул из любопытства поперек: рука почти не дрогнула от удара, а труп старика и спинка кресла – развалились пополам. Ах, хорошая штучка! Да вот беда – ближнего действия: рука с рукояткой, лезвие… От полутора метров до двух, максимум… Ха! А дед ведь и его мог завалить из хитрого костыля.

Ну, дед! Может, и вырулит, во славу Повелителя… Не верит он… Повелителю все равно – веришь или нет, до любого дотянется… А ведь не дотянулся же до оллов – мелькнула вдруг крамольная мыслишка, но Ассасел постарался отогнать ее подальше: эти схоласты спорили, да так все и профукали в пустых разговорах, нет чтобы собрать всех убежденных в единый кулак!

«А некого собирать, сегодня последние гастроли» – продолжил внутренний оппонент. Прочь сомнения! Воистину сказано: «Не ищи справедливости сам, ибо только Он ею ведает…» Ассасел остервенело саданул по стене – отвалился кусок в лошадиную голову, а руке – никакой, хоть сколько-нибудь ощутимой, отдачи.

Ассасел постоял, смакуя про себя последние спокойные секунды оставшейся жизни, вынул из нагрудного кармана плоскую квадратную плитку, со сторонами 13 на 13 сантиметров, а толщиною в два, засунул обратно и принялся за работу…

Он почти успел добежать до заброшенного парка в западном створе улицы, прежде чем услышал вой сирен. Через четверть часа умеренного бега Ассасел попал в жилой массив другого района, что, собственно, и требовалось. По пути через парк он зарубил двух подонков, ночных грабителей; задержка в пути вряд ли составила хотя бы десяток секунд, зато удовольствие оттого, что он гарантированно пережил еще двоих, тешило сердце… И еще пятерых: одного олла и четверых землян-шестерок олловских удалось ему отправить на встречу к Господину, прежде чем его засекли и взяли в магическое кольцо. Пока в руках меч – магия против него – тьфу и растереть, да оллы его попросту расстреляют, а потом допросят… Стоило подпустить презренных поближе, но они так хитры… Ассасел прижал руку к груди, хрупнул плиткой и вместе со сторожевой будкой, вместе с телами казненных им служителей олловского порядка, распался в оглушительном взрыве на мелкие частички, которые вся магия оллов не смогла бы собрать в тело, пригодное для допросов… Меч, естественно, уцелел (а что ему сделается, если для его разрушения потребна энергия эпицентра термоядерной бомбы?) и теперь изучался в лаборатории самого Вардола…

Пожарная и полицейская машины, карета дежурной медицинской помощи подоспели на место пожара почти одновременно, то есть через полчаса, уже когда огонь успел пожрать семь квартир второго, третьего и четвертого этажей, вместе с обитателями. Пожарные маги, из оллов, огонь убрали довольно быстро, теперь предстояло разобраться в происшедшем, но для этого существуют дознаватели. А дознавателям в ту ночь хватило работы по всему городу: пожары, трупы, взрывы составили, как позднее подсчитали в статистическом отделе, полную трехмесячную норму. Поэтому рутинная работа, с описанием, с опросом свидетелей проводилась силами районной бригады – одного олла, по причине запойного пьянства докатившегося до районного отдела, и четырех человек. Они старались так… спустя рукава…, недалекие, не слишком добросовестные исполнители, и только на третьи сутки, когда магический след от меча и сам найденный меч были идентифицированы в городском аналитическом отделе, на «королевскую» улицу высадился целый десант лучших дознавателей Империи. Возглавляла их землянка, Стефания Лара, любимица и, по слухам, любовница генерала Фока. Это была грузная, высокая, миловидная женщина, около тридцати биологических лет. Высшая «десятка», присвоенная Стефании еще в двадцатипятилетнем возрасте, делала ее почти вечной в глазах других землян и помогала оллам воспринимать ее почти как равную себе. Во всяком случае, под началом у Стефании, только в непосредственном подчинении, служило более тридцати оллов, но в случае надобности, как, например, в данном эпизоде, Лара могла распоряжаться ресурсами целого управления генерала Фока, и она делала это жестко, смело и без оглядки на недовольство высокопоставленных оллов и их покровителей. Она уже полвека верой и правдой, без раздвоений, служила Фоку и верила в его защиту от любых неприятностей со стороны интриганов, расистов и завистников.

А на вторые сутки после пожара, задолго до прибытия столичных ищеек, в соседнюю парадную прибыли исполнительные приставы из городского департамента социального обслуживания. Они составили акт о передаче в муниципальную собственность двухкомнатной квартиры, дар пенсионера Антона Лесных, в обмен на пожизненное обеспечение его, Лесных, в городском доме призрения. Сам Лесных, дряхлый беззубый маразматик, едва сумел поставить закорючки на необходимых документах, но, видать, что-то еще соображал, если сумел воспользоваться механизмом городской социальной защиты. Его под локти вывели на улицу, помогли забраться в машину, сунули в руки котомку с вещами и увезли на Петроградскую сторону, на улицу Черную, бывшую Добролюбова, где ему и предстояло досуществовать остаток дней в обществе таких же, как он, старых одиноких развалин, выслуживших перед оллами право умереть от старости на приютской койке. Олл-дознаватель, стоящий возле парадной, скользнул взглядом по машине, эмблеме, слюнявому стариковскому лицу за стеклом, хотел, было, сканировать на магию, да пожалел маны, а потом и вовсе забыл о нем. Через сутки начался ад служебный: его самого допрашивали и сканировали, потом отстранили от дела, ни за что ни про что влепили неполное служебное соответствие… Они там всем управлением ничего не обнаружили, а он один должен был все провидеть, как же… А вспомнить бы ему того старика, да выяснить для порядку, глядишь – совсем иначе сложилась бы его карьера. Но не вспомнил.

А старикан, тем временем, был подселен в двухместную каморку, к такому же дряхлому рамолику. Тот даже и не заметил смену соседа и в разговоры не вступал, все, что его интересовало – это перловая каша на завтрак, картофельное, либо свекольное пюре с котлетой – в обед, и рыба на ужин (в приюте не баловали престарелых питомцев разнообразием). Новичок, выдавший себя за Антона Лесных, моментально вписался в местное общество, был тих, незаметен и непритязателен. Сосед его вскорости умер, и теперь уже он, на правах старожила, мутным взглядом следил, как санитары меняют постельное белье, с несмываемыми желтыми разводами от вечных стариковских энурезов, как перетряхивают жалкий скарб покойного соседа, в бессмысленной надежде поживиться чем-нибудь полезным… Со вторым соседом ему повезло: был он таким же лысым, беззубым и тихим.

Гром решился на подмену без колебаний, очень уж удобный случай выпал ему: сгорела от пьянства нянечка, толстуха шестидесяти лет, гроза тех из стариков и старушек, кто еще сохранял остатки разума и здоровья, чтобы понимать окружающее и уметь бояться. Она единственная, кто знала всех по именам и особенностям, а санитары-надзиратели и высшее начальство менялись так часто, что никого не помнили в лицо, не то что по имени…