Как всегда, почувствовала его запах раньше, чем услышала шаги. Даниил молчал, я тоже, ведь так и не решила: то ли кидать в него посудой и громко кричать, можно матом, то ли гордо молчать и заморозить своей вселенской обидой. Даже глаза боялась открыть, хотя радость от того, что дома и явно ждал, затопляла истерзанную душу теплом и надеждой.
– Крох, ты заболела? Виталик сказал, что у тебя что-то болит. Давай я врача вызову, скорую, можно даже санавиацию. Ты только скажи что и где, – его голос хриплый и тяжелый от контроля над тональностью.
Он всегда так говорил, когда хотелось кричать и кидать мебель, но пытался погасить свои порывы. Приподняла ресницы, попадая в плен темных и обеспокоенных глаз.
– Я в порядке… просто голова болит – слегка улыбнулась, вспомнив его слова. – И зачем нам врач, я же сама врач. Забыл?
– Нет, не забыл, но если ты болеешь, то будешь необъективна в оценки своего самочувствия.
Он говорил, а сам даже не двигался, вцепившись одной рукой в дверцу машины, а второй за крышу, тем самым полностью перекрывая мне выход.
– Арчинский, я, правда, почти в порядке, просто устала, голова болит, – спокойно ответила я, полностью открывая глаза и выпрямляясь, попыталась двинуться к выходу.
Но мужчина даже не шевельнулся, чтоб пропустить меня. Я нахмурилась и посмотрела ему в лицо.
– Ты против моего приезда или есть другие причины того, что ты мне не даешь выйти из машины?
– Если ты не хочешь здесь находиться, то не надо. Я не настаиваю.
Вот это прикол! Вот как знала, что надо домой было ехать. Заглушив, как в детстве, все эмоции, откинулась обратно на спинку. Бл*ть, моя машина здесь, но садиться за руль в таком состоянии верх глупости.
– Как скажешь, позови водителя, чтоб меня отвезли, – попросила, снова прикрывая глаза, молясь, чтоб выдержать и не заплакать. Не дождетесь!
Услышав короткое, но яркое по эмоциональности ругательство Арчинского, почувствовала, как меня подхватили под колени и спину. Пока открывала глаза, уже оказалась на полпути из машины, рефлекторно обхватила мужчину за шею, чтоб удержаться в этом воздушном состоянии.
И вот он уже несет меня по дорожке к дому, приказав охране загонять джип в гараж и закрывать ворота под сигнализацию. По всей видимости, моя поездка домой отменяется.
– Арчинский, что это сейчас было? Может, мне тупенькой пояснишь? А то я сегодня мотив твоих поступков не сразу улавливаю, – тихо спросила его, пока он продолжал тащить менять в свою пещерку с практически каменным выражением лица.
– Как что? То, что просила. Предоставил тебе право выбора, – обиженно ответил мой мужчина, заходя в дом и закрывая дверь ногой.
– Хорошо! Я выбрала поехать домой, так какого черта ты принес меня к себе в дом.
Мы остановились посередине холла, и на меня с прищуром посмотрели.
– Меня не устраивает твое решение, так что снова все будет так, как я хочу. Так что можешь начинать орать и кидаться предметами, только в лицо не надо, у меня завтра встреча с утра.
Уже хотела начать кричать, но после его просьбы меня пробрал смех. Черт, я точно схожу с ума: за пять минут от слез до смеха, это ненормально.
– Господи! Женщина, чего ты смеешься? По всем моим выводам ты сейчас должна кричать и кидаться тарелками, – возмущённо простонал Арчинский, отчего я еще сильнее начала смеяться.
– Ну, я физически не могу в тебя чего-нибудь кинуть, так как ты по-прежнему держишь меня на руках. Даже моя сумочка осталась в машине, – сквозь смех пояснила я.
– Тебе ее принесут,– внимательно, разглядывая меня, успокоил Даниил.
– Не сомневаюсь, – пауза. – Дань, можно поставить меня на пол.
Снова пауза. Мы только смотрели друг на друга.
– Тебя не напрягает стоять посередине дома со мной на руках?
Он удивленно приподнял бровь и отрицательно качнул головой.
– Почему ты не выходила из машины? Я сначала решил, что ты не хотела сюда ехать, а потом мне сказали, что ты всю дорогу тяжело дышала и корчилась, возможно, от боли. Я малость испугался.
Становится понятным его взвинченное состояние.
– Я просто устала, а сидела…думала, тебя нет дома, что ты на позднем совещании со своей секретаршей.
– Дура ты у меня! – прям с облегчением в голосе выдохнул Арчинский, легонько целуя меня в висок.
Вот всегда он так, вроде бы, мне положено обидеться за оскорбление, но делать этого совсем не хочется.
– Бывает, иногда! Но это не значит, Арчинский, что ты и дальше будешь обзываться.
– Не буду, – пообещал он, не давая больше права голоса, захватывая мой рот в поцелуе, наполненным нежностью и одновременно щемящей болью грусти.