— Учитывая красный носок на твоей двери…
Его лицо принимает страдальческое выражение.
— Той ночью я пытался забыть о тебе. С Коннором, — мягко произносит он. — И с тех пор подобного не случалось.
Верю ли я ему?
— Почему?
С пылким взглядом Эштон поворачивается ко мне и рукой берет за подбородок, поглаживая большим пальцем мою нижнюю губу.
— Думаю, тебе прекрасно известно почему, Айриш.
— Ты все еще с Даной?
Его хриплый голос вернулся, тот, от которого по коже бегают мурашки.
— Что, если я скажу «нет»?
— Я…я не знаю. — Я медлю, прежде чем задать вопрос: — Почему ты сказал, что у нас ничего не получится?
Его губы размыкаются, и я думаю, что, наконец, получу ответ.
— В этой кофте твоя грудь выглядит шикарно.
Не этот ответ.
Он выходит из лифта и придерживает дверь, пока, прихрамывая, пройду я с пылающим лицом. Типичное для Эштона избегание. Я прикусываю язык и игнорирую его, пока мы не подходим ко входу в игровую комнату.
Меня накрывает новая волна тревоги. В груди появляется та же самая скованность, что я чувствую при детях каждый раз, только на этот раз она усиливается.
— Так, ты должен узнать несколько основных правил, прежде чем я подпущу тебя к этим милым детишкам.
— Послушаем.
— Первое, — я загибаю пальцы для убедительности, — никаких разговоров о смерти. Не заводи разговоров о смерти, не намекай на смерть.
Его губы изгибаются, когда он хмурится и кивает:
— Не волнуйся.
— Второе: не учи их плохим словам.
— Кроме тех, которым они уже от тебя научились?
Закатив глаза, я говорю:
— И третье: будь вежливым. И не лги. Они всего лишь дети.
На его лицо будто набегает туча, но он молчит.
Я толкаю дверь и вижу на полу играющих в ЛЕГО близнецов. Первым глаза поднимает Эрик. Он толкает плечом брата, и, поднявшись на ноги, они идут ко мне. Прошло две недели с нашей последней встречи, и я замечаю, что в их движениях появилось больше вялости, а голоса немного потеряли бодрость.
— Привет, ребята! — говорю я, заставляя себя сглотнуть вставший в горле комок. Надеюсь, что изменения всего лишь вызваны химиотерапией.
— Что случилось? — спрашивает Дерек, рукой хватаясь за правый костыль.
— Споткнулась и растянула лодыжку.
— Он — твой бойфренд? — Эрик показывает на Эштона.
— Эээ…нет. Он — друг. Это…
— Ты дружишь с мальчиком? — перебивает меня Эрик.
Я смотрю на Эштона, размышляя обо всем, что между нами произошло.
— Да, думаю, да.
Эштон наклоняется и протягивает руку.
— Называй меня Эйс. Так меня называют друзья.
Оба брата смотрят на меня с вопросом в глазах, и я смеюсь, вспоминая, насколько только они еще маленькие, а потом слегка киваю головой в сторону Эштона.
Первым Эштона за руку берет Эрик и подзывает его, словно хочет прошептать секрет ему на ушко. Естественно, как и у любого пятилетнего ребенка, шепот у него такой, словно он говорит в мегафон.
— Что с тобой не так? Ливи — очень даже симпатичная для девчонки.
Я едва сдерживаю смех. Эштон глядит на меня, и в его глазах можно увидеть задорный огонек. Меня накрывает приступ паники. Он по-всякому может ответить на этот вопрос…
— Я пытался, дружок. Но Ливи я не сильно-то нравлюсь.
— Она — твой друг, но ты ей не нравишься? Почему? — спрашивает Дерек, на лбу у которого пролегла складочка.
— Не знаю, — пожимает плечами Эштон. — Пытался изо всех сил, но… — А потом его плечи опускаются, а улыбка колеблется. То, как он изображает из себя задетого мальчика, достойно Оскара.
Близнецы склоняют головы и пристально на меня смотрят. От этого становится жутко.
— Ливи, почему он тебе не нравится? — спрашивает Дерек.
И меня превратили в злодейку.
— Хороший вопрос. Давайте попытаемся найти на него ответ, ребят. — Эштон ведет их в детскому столику, а я привлекаю внимание Дианы, махнув ей рукой.
— Гейл разрешила, — зову я, показывая на Эштона.
Подмигнув, она снова сосредоточивается на своем ребенке, но я не упускаю частые и любопытные взгляды, которые она бросает в сторону Эштона. Такого же взгляда он удостоился от Гейл, от медсестер, встреченных в коридоре, женщины-парковщика, двух докторов…причем один из них был мужчиной.
Я прислоняю костыли к стене и осторожно шагаю к столу, где уже расположился Эштон, вытянув длинные ноги и положив на пол свою кожаную куртку. Он хлопает по стулу рядом с собой. Я сажусь туда, но не потому, что хочу сидеть рядом с ним, а потому, что хочу ткнуть ему локтем под ребра, если придется. Сильно ткнуть.
Мальчишки ставят два стула лицом к Эштону, и, судя по серьезному выражению их лиц, они считают, что находятся в шаге от решения серьезной проблемы.
— Итак, мальчики. — Эштон опирается на локти. — Какие предположения?
— Ты любишь щенков? — тихонько спрашивает Дерек.
— Ага.
— Ты сильный? Как Супермен?
— Не знаю насчет Супермена, но… — Эштон напрягает руки, и я вижу их рельеф даже сквозь тонкую темно-серую кофту. — Что думаете?
Оба брата трогают его бицепсы и одновременно открывают рты:
— Ничего себе! Пощупай его мускулы, Ливи.
— Ой, нет, — отмахиваюсь я, но Эштон хватает меня за руку и кладет ее поверх своего бицепса. Пальцами я едва могу обхватить половину руки. — Ух ты, сильный, — соглашаюсь я, закатывая глаза, но не могу сдержать небольшую улыбку. И жар, поднимающийся по шее.
— Ты богатый? — спрашивает Эрик.
— Моя семья богата, так что и я тоже, наверное, — пожимает плечами Эштон.
— Кем ты будешь, когда вырастешь? — спрашивает Дерек.
— Чувак, он уже вырос! — толкает Эрик своего брата.
— Нет, еще не вырос, — произносит Эштон. — Я все еще учусь. Но стану пилотом.
Я хмурюсь. «А что стало с желанием стать юристом?»
— У тебя изо рта пахнет? — спрашивает Эрик.
Эштон дует на ладонь и нюхает.
— Не думаю. Айриш?
— Нет, изо рта у тебя не пахнет, — улыбаюсь я, убирая прядь волос за ухо, и прячу румянец на щеках. У его рта вкус мяты и седьмого неба. Мятные небеса.
— Почему ты называешь ее Айриш?
— Потому что она — ирландка и начинает чудить, когда напивается.
— Эштон!
Мальчишки хохочут. Судя по хохотку со стороны Дианы, она тоже слышала.
— Честно. — На мгновение я прячу лицо в ладонях, и от этого мальчишки хохочут еще больше, ухмылка Эштона растет, и вскоре я начинаю смеяться вместе с ними.
В конце концов, вопросы становятся более серьезными.
— У тебя есть мама и папа? — спрашивает Эрик.
Этого вопроса Эштон услышать не ожидал. Я уверена, потому что он колеблется, и я вижу, как дергается его кадык, когда он сглатывает.
— У всех есть мама и папа.
— И где они?
— Эээ…отец — дома, а мамы больше нет.
— Она умерла? — спрашивает Эрик с совершенно невинным видом.
По лицу Эштона проскальзывает вспышка боли.
— Вспомните о договоре, мальчики, — предупреждаю я, приподняв бровь.
— Я думал, это касается только наших смертей, — печально произносит Дерек.
— Нет, это всеобщее правило. И касается всех.
— Ладно. Извини, Эйс, — говорит Эрик, повесив голову.
Эштон наклоняется вперед и сжимает его плечо.
— Не переживай ни о чем, малыш. У нее слишком строгие правила, да?
Эрик драматично закатывает глаза.
— Даже не представляешь.
Братья и дальше в типичной для детей невинной манере закидывают Эштона вопросами, а он на них отвечает. Я узнала, что мама Эштона родом из Испании, вот откуда у него темные глаза и смуглая кожа. Узнала, что он — единственный ребенок в семье. Узнала, что он родился и вырос в Нью-Йорке. За этот короткий допрос с двумя пятилетними детьми я узнала о нем больше, чем думала в принципе возможно. Может быть, больше, чем знает об Эштоне Хенли большинство людей.
Наконец, Эштон встает и объявляет:
— Простите, что ухожу, но мне нужно быть в другом месте. С вами было круто, ребят. — Он протягивает им кулак для удара.