— Во время моей лекции на первом ряду передают записки. Позволите? — Ко мне и доказательству моего скандального поведения с сидящим рядом парнем протягивается обветренная рука.
Замерев, широко раскрытыми глазами я смотрю на руку, пока мой мозг лихорадочно перебирает варианты. Их немного. Я не могу выбежать из аудитории из-за ноги, так что мне остается только запихнуть записку в рот, либо проткнуть одну из умелых рук Эштона ручкой, чтобы устроить диверсию. И то, и то гарантирует мне исключение с этого курса. Лишь одно будет включать в себя специальную рубашку и бонус в виде ночевки с доктором Штейнером.
Так что, бросив колкий взгляд в сторону Эштона, я передаю листок бумаги преподавателю и молюсь, что он не станет читать записку вслух, ведь тогда в жизнь еще может претвориться мой план с диверсией.
— Посмотрим, что у нас тут…
Аудитория плывет перед глазами, а к ушам приливает кровь. Не сомневаюсь, что помещение вибрирует от предвкушающих шепотков, ведь все ждут, как зеваки перед смертной казнью. Но я не слышу ни звука. И не осмеливаюсь взглянуть на Эштона, потому что, увидь я ухмылку на его лице, двинула бы точно по ней.
— Мистер Хенли, советую Вам оставлять свои завоевательные потуги вне моей аудитории, — наконец, говорит профессор, бросив колкий взгляд на Эштона. Он сворачивает записку в крошечный шарик и бросает в мусорную корзину. Весь воздух покидает мои легкие. «Естественно, он знает Эштона. Все знают Эштона…»
Эштон откашливается, когда позади нас нарастает тихий гул от шепотков.
— Да, сэр.
Не уверена, стыдно ему или нет. Даже не подумаю на него смотреть.
Когда преподаватель подходит обратно к кафедре, аудитория заполняется разочарованным гулом: студенты осознают, что сегодня казнь не состоится. Но прежде, чем продолжить лекцию, профессор добавляет:
— И будь я на месте этой девушки, серьезно бы задумался над пунктом номер один.
* * *
— Ты вообще понимаешь, как близко был к тому, чтобы эта ручка оказалась в твоей руке? — Я поднимаю ее для эффекта, когда мы выходим из здания.
— Мне было скучно. В первый заход Харди тоже был отстойным.
— Ну, тебе не обязательно было унижать меня перед всей аудиторией.
— Ты бы предпочла, чтобы я не приходил? Правду…предписание доктора.
Я скриплю зубами, но несмотря ни на что с улыбкой бормочу:
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я рада, что ты заскочил.
— Не заскакивал…пока.
Я хлопаю его учебником по руке и жутко краснею.
— Ты невозможен.
— А ты невероятна.
Судя по тому, как сбивается его дыхание и перескакивает на меня взгляд темных глаз, он не собирался произносить этого вслух.
Мне приходится бороться с нестерпимым желанием броситься ему в объятия. Хотя слова я не сдерживаю.
— Я скучала.
— Я тоже скучал. — Повисает долгая пауза. — Айриш… — Его шаги замедляются, и он останавливается, обратив на меня один из своих «эштоновских» тяжелых, мрачных взглядов. Внутри у меня все тут же сжимается, одновременно в ужасе и предвкушении от того, что он скажет. — Ты будешь отвечать?
— Что?
— Телефон. — Его ладонь прикасается к карману моих джинсов, в котором лежит мобильник. — Он звонит.
Как только Эштон произносит это, я улавливаю звук рингтона, стоящего только на звонках Коннора.
— А, да. — Я вытаскиваю его и смотрю на дисплей, где отображаются радостная улыбка и зеленые глаза Коннора. Нажимаю клавишу приема вызова. — Привет, Коннор.
— Привет, детка. Я бегу на пару, но хотел перепроверить: ты же придешь на гонку в следующую субботу, да?
— Ага, буду на ней с утра. Днем у меня волонтерская смена.
— Отлично. — Я слышу облегчение в его голосе. — Родители не могут дождаться знакомства с тобой.
Внутренности совершают кульбит.
— Что? Ты им обо мне рассказал? — «Неторопливо и без сложностей» теперь означает «знакомство с родителями»?
— Конечно. Мне надо бежать. Позвоню позже. — Я слышу гудок и просто пялюсь на Эштона, который с отсутствующим видом расшвыривает с дорожки опавшие листья.
Он поднимает глаза и хмурится.
— Что?
Я смотрю на телефон и снова на него, а заговорив, слышу осторожность в своем голосе:
— Коннор хочет познакомить меня с родителями. — Я понимаю, зачем говорю это Эштону. Хочу знать, что он думает об этом.
Он пожимает плечами, отвлекая себя проходящей мимо блондинкой.
— Эй! — рявкаю я, хмурясь. — Я тут вообще-то!
Склонив голову, Эштон вздыхает.
— Что ты хочешь от меня услышать, Айриш? — Посмотрев на меня с покорной улыбкой и слабо прикрытой болью, которую прячет от большинства людей, он говорит: — Знакомься с его родителями. В этом, наверное, есть смысл. — Он замолкает, крепко сжав губы. — Вы с Коннором вместе. — Я слышу невысказанные слова, будто он выкрикивает их. А мы с тобой нет.
— Что, если бы я не была с ним? Для тебя это было бы важно? — Та же фраза, которую он несколько раз использовал со мной. Пришел мой черед.
Эштон поднимает руки, хватаясь за затылок. Он прикрывает глаза и запрокидывает голову, уставившись в чистое голубое осеннее небо. А я жду, молча наблюдая за ним. Запоминаю изгибы его шеи, борюсь с желанием протянуть руку и притронуться к его груди, снова разделить с ним тот интимный момент.
Его руки опускаются вниз, а взгляд — на меня. Челюсть его заметно напряжена.
— Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, Айриш. — Еще раз тяжело вздохнув, он произносит: — Как думаешь, сможешь остаток пути сама пройти?
В горле встает колючий комок, и, прикусив нижнюю губу, я опускаю взгляд на учебники.
— Конечно. Спасибо, Эштон.
Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но останавливается. Я вижу, как Эштон едва заметно качает головой, словно предупреждая самого себя.
— Увидимся.
Он разворачивается и уходит прочь.
Глава 16.
Посредственность.
Три с минусом.
Я моргаю несколько раз и подношу лист с оценкой ближе к глазам, убеждаясь, что мне не привиделось.
Нет. Вот она, в верхней части листа с экзаменационными заданиями по химии, во всем своем уродливом красном величии.
Моя первая в колледже оценка за экзамен, и сразу же практически двойка. Никогда я не получала ничего, кроме «отлично».
Никогда.
Я сглатываю один, два, три раза, когда меня начинает тошнить, кровь приливает к ушам, а сердце беспорядочно колотится. Может, я не создана для Принстона. Знаю, училась я не столь усердно, как стоило бы, еще и так отвлекаясь. Папа был прав. Мальчишки высасывают мозги из умненьких девочек. Либо так, либо все свои сообразительные мозговые клетки я поубивала алкоголем. А остались только глупые, которые не прочь похихикать и пообжиматься в машинах.
Я вылетаю за дверь и проношусь мимо остальных оживленных студентов, переставляя ноги так быстро, что едва не срываюсь на бег. Вырываюсь на прохладный воздух и заставляю себя сбавить скорость, почувствовав боль в лодыжке. Снова ведь покалечусь, если не буду осторожной.
И, как обычно, тут же раздается телефонный звонок. Коннор всегда звонит мне после этой пары, потому что выходит со своей. Нет желания отвечать, но все равно поднимаю трубку.
— Привет, малыш. Все нормально?
— Я провалила экзамен по химии! — Я борюсь с наворачивающимися на глаза слезами. Не хочу разрыдаться прямо здесь, посреди толпы.
— Серьезно? Ты и провалила? — В его голосе безошибочно угадывается удивление.
— Ну…почти! — лопочу я, тяжело дыша.
— Так. Помедленнее, Ливи, — спокойно произносит Коннор. — Расскажи, что случилось.
Сделав пару глубоких, успокаивающих вздохов, я шепчу:
— Мне поставили три с минусом.
Коннор шумно выдыхает.
— Заставила же ты меня побеспокоиться, Ливи! Не расстраивайся! На первом курсе у меня тоже несколько троек было. Ничего страшного.
Я стискиваю зубы. «Это не ничего страшного!» Мне хочется кричать. Ведь это моя первая плохая оценка. За всю жизнь. Да еще и по одному из тех предметов, которые лучше всего мне даются! Судя по тяжести в груди, подозреваю, что в восемнадцать лет у меня уже сердце прихватывает.