В день трагедии Дженнифер до пяти утра лежала в постели без сна, потом вскочила и бросилась в комнату, где стоял злополучный манеж. Схватив молоток, она начала с яростью крушить его и успокоилась только тогда, когда манеж превратился в груду бесформенных обломков.
Утром Тони нашел жену на полу в комнате. Она спала среди обломков манежа, сжимая в объятиях плюшевого медведя — любимую игрушку Мелиссы.
— Господи, какой ужас! — повторяла Мередит, вздрагивая всем телом. — Какой ужас!
Рассказ Дженнифер о трагической смерти маленькой дочери произвел на нее ошеломляющее впечатление. Более всего Мередит испугало то, что девочку звали так же, как и ее дочь. В этом она усматривала какое-то зловещее предзнаменование. Дурной знак.
Мередит обняла Дженнифер, и они долго сидели молча.
— Как ужасно! — повторила Мередит. — Ты молодец, еще держишься, я бы, наверное, уже умерла от горя и тоски.
— У меня возникали подобные мысли, — тихо отозвалась Дженнифер. — После смерти Мелиссы мы с Тони ни одной ночи не спали спокойно. Мужа мучили кошмары, а я все время винила себя за то, что пошла на ту репетицию в ночной клуб.
Вскоре после смерти дочери Дженнифер и Тони продали свой особняк первому же подвернувшемуся покупателю. Тони начал часто совершать деловые поездки, и Дженнифер всегда сопровождала его. Она не могла оставаться одна в пустом, мрачном, чужом доме. Одиночество подавляло ее, и перед глазами постоянно стоял образ дочери. Два года Мелисса росла, развивалась, училась ходить, говорить, улыбаться, играть, смеяться. И все рухнуло в один момент. Жизнь, только начавшаяся и обещавшая быть счастливой, внезапно оборвалась. Мысль о хрупкости человеческого бытия, которое может прервать нелепая трагическая случайность, приводила Дженнифер в отчаяние. Разум отказывался принять происшедшее и примириться с неизбежным.
— А вы с Тони не думали завести другого ребенка? — тихо спросила Мередит.
— Мы начали подумывать об этом примерно через год после смерти Мелиссы. Конечно, никто другой не займет ее место, но все же… Мы и сейчас надеемся, но пока… Я не раз предлагала Тони усыновить ребенка, но он говорит, что впереди у нас еще много времени и не следует торопиться.
Мередит с искренней симпатией и глубоким сочувствием смотрела на Дженнифер и думала о том, что трагедия, случившаяся в их семье, не сравнима ни с чем. Бедная Дженнифер, она шутит с Патриком, улыбается, а сама, очевидно, постоянно вспоминает свою Мелиссу. Как ей, должно быть, тяжело! Но Дженнифер умеет держать себя в руках.
— Выпьем еще по бокалу вина? — предложила Мередит.
— Нет, спасибо. Мне пора домой.
Мередит проводила гостью до двери. Они остановились на пороге и обнялись.
— Я очень рада, что мы снова встретились, — тихо проговорила Дженнифер. — Чем старше я становлюсь, тем больше ценю старую дружбу. Как прекрасно, что рядом есть люди, знающие меня много лет, с юности!
— Да, дорогая, ты права. Нельзя терять старых друзей, — поддержала ее Мередит.
— Я-то предполагала, что приду к тебе и мы обсудим наш спектакль. А разговор получился о другом. Но ведь это не последняя наша встреча, так сказать, в неформальной обстановке?
— Конечно, Дженнифер! И ты… прости меня за мою сегодняшнюю выходку в баре. Ладно? Не знаю, что на меня нашло. Разумеется, если бы вы с Патриком не понимали друг друга с полуслова, наш спектакль просто не получился бы. Ты не сердишься, правда?
— Нет, Мередит, давай забудем обо всем плохом! — с улыбкой сказала Дженнифер, и они снова обнялись.
Наступил день последней репетиции в Нью-Йорке. Всем участникам спектакля предоставлялась после этого неделя отдыха, а затем они должны были отправиться в Бостон на премьеру. Работа над спектаклем была почти завершена, и сегодня еще раз репетировали только второй и третий акты.
Второй акт прошел удачно, и Мило Брейден остался очень доволен. В третьем акте Мередит и Раф пели дуэтом коронный номер мюзикла «Люблю ли я его?» — «Я люблю ее!».
Их голоса звучали слаженно, чисто, оба пели вдохновенно, глядя друг другу в глаза, и никто не догадался бы, что они не выносят друг друга.
— Грандиозно! — шепнула Дженнифер, наклонившись к Патрику.
— Блестяще! — отозвался он. — Все-таки актерский дар — великая вещь! Обрати внимание, как нежно они смотрят друг на друга!
«Я ненавижу его?» — «Я ее ненавижу!» — еле слышно пропела Дженнифер на ухо Патрику.
Он беззвучно засмеялся и бросил на Дженнифер восхищенный взгляд, но она уже отошла от рояля и ничего не заметила.
Исполнители главных ролей пели все так же виртуозно, но когда в финале Мередит попыталась взять самую высокую ноту, ее голос неожиданно дрогнул, сорвался, и она умолкла. Взволнованный Мило Брейден подбежал к Патрику, сидящему за роялем.
— Остановись! Подожди! — Затем бросился к Мередит: — Что с тобой?
Растерянно и беспомощно разводя руками, она пыталась что-то ответить режиссеру, но лишь беззвучно раскрывала рот. Исполнительница главной роли Мередит Латтимор О'Нил потеряла голос.
Глава 13
По мнению врачей, голосовые связки Мередит не выдержали напряжения. Ей было сделано суровое предписание: не петь и не репетировать в течение месяца. Это означало, что исполнительницу главной роли надо срочно заменять дублершей. Для певицы Гейл настали горячие деньки: ей пришлось за неделю выучить роль, а потом несколько дней репетировать в Бостоне.
Но на этом неприятности участников спектакля не закончились. На первом же прослушивании в Бостоне выяснилось, что оркестр и голоса певцов, прекрасно звучавшие в небольшом репетиционном зале в Нью-Йорке, совершенно теряются в огромном пространстве Театра Шуберта, рассчитанном на тысячу семьсот зрительских мест. Участники спектакля и режиссер были в отчаянии, Гейл билась в истерике.
Мило Брейден ругался со всеми и грозил все бросить и уехать. Даже обычно невозмутимый Патрик, воспринимавший все с юмором, заметно приуныл. На него произвело удручающее впечатление то, что Мередит сорвала голос и ее вынужденно отстранили от исполнения главной роли. Дженнифер, тоже огорченная, чувствовала растерянность.
Исполняя злополучный зонг, сыгравший роковую роль в судьбе Мередит, Гейл заметно нервничала. Она вытягивала верхние ноты, но голос ее дрожал, дребезжал и терялся в огромном зале.
— Это невозможно! Так нельзя! — кричал на нее Мило. — Как ты держишься на сцене? Ты же красавица Елена — самоуверенная, гордая, а ведешь себя как испуганная школьница!
Гейл, зарыдав, убежала. Мило, нервно расхаживая по сцене, размахивал руками и говорил:
— Нет, я больше этого не вынесу! Это какой-то кошмар! Если партию Елены не будет петь Мередит, я снимаю с себя всякую ответственность за то, что произойдет на сцене в день премьеры!
— Вполне согласен с тобой, Мило, — сказал дирижер Гари Строуг. — В этом спектакле все зависит от исполнительницы роли, то есть Мередит, и ни от кого другого. В частности, успех или провал спектакля. Возможно, кому-нибудь и удастся заменить Мередит, но только не Гейл. Да, она хороша в роли Кассандры, но не Елены!
— Если мы не придумаем ничего путного, мои два сопродюсера расторгнут с нами контракт! — вступила в напряженный разговор Шерон Макьюэлл. — И наши доводы не подействуют на них. Я знаю, что у Карлы Эндрю откладывается на неопределенное время премьера нового мюзикла, не пригласить ли ее на роль Елены? А что? Подпишем с ней контракт, она приедет, и все будет в порядке!
Глаза Патрика выразили отчаяние.
— Шерон, подожди, не надо вызывать Карлу! Я говорил с врачами, они утверждают, что у Мередит дела идут на поправку и через две недели она снова сможет петь.
— Я много раз слушала Карлу, — вставила Дженнифер. — Она, конечно, профессионал, но роль Елены — не для нее.
Вдруг Раф Гарсиа, до этого момента молча и самодовольно ухмылявшийся, закричал: