— А как у нас с литературой? — осведомился он озабоченно.
— У нас с литературой все в порядке! — отчеканила сестрица.
— Очень рад! — сообщил Володя ледяным голосом.
Танька плаксиво оттопырила губы. Володя малодушно отвернулся и угодил взглядом в пеньковую бороду, замусоренную желтыми крошками.
— Вам не нравится моя борода? — вызывающе спросил примитивист.
— У вас в бороде яичница! Утритесь! — холодно посоветовал Володя.
Примитивист пятерней прочесал бороду и продолжал наворачивать яичницу. Володя не спеша поддел вилкой кусок колбасы со своего сектора сковороды, отправил в рот и не удержался от гримасы: жуткий пересол!
«Нет, Танька совершенно не готова к самостоятельной жизни, — размышлял он, очищая свой сектор сковороды. — Любой мальчишка умеет хотя бы яичницу себе поджарить, а она? Она ничего не умеет. А я ведь маме давал слово, что выращу, выучу, воспитаю… Нечего сказать, хорош старший брат! Я же знал, что она познакомилась с этими халтурщиками, но не принял суровых мер».
Пережевывая горелую колбасу, он приглядывался к сотрапезникам. Бородачам было примерно лет по тридцать. Их где-то, когда-то и чему-то учили по всей художественной программе, а выучили на подражателей Пиросмани или еще кого-нибудь в том же роде. Но у Пиросмани есть его биография трактирного живописца, а у этих что?
Володя решительно отложил вилку:
— Татьяна, ты бы нас все-таки познакомила.
— Юра, — она показала на пеньковую бороду. — Толя и Саша. (Черная и рыжая дружески покивали.) А это мой брат Володя. (Он привстал и поклонился.)
— Со свиданьицем! — Юра наклонился, вытащил из сиреневых зарослей бутылку и набулькал в стаканы с поразительной точностью всем поровну.
Володя читал, что при сильном возбуждении человек не хмелеет. Он чокнулся со всеми и лихо осушил стакан.
— Вот это по-нашему! — одобрил Юра, явно принимавший Володю за простака-провинциала. Это было для Володи как нельзя более кстати: пусть принимает…
Танька убрала сковороду, вытерла стол и принесла из летней кухни фыркающий во все дырочки самовар. Примитивисты за краткий срок знакомства больше приохотили ее к хозяйству, чем старший брат за все годы неусыпного воспитания.
— Красавец, а?! — Художники взялись оценивать стати самовара. — Петух! А выправка, выправка! Тамбурмажор!.. Куда там, тяни выше — генерал!
Домашний бог Киселевых и вправду был представителен — весь в заслуженных медалях, как и положено тульскому породистому самовару. Когда-то он украшал чайный стол у самого Кубрина. В Путятине чуть ли не в каждом доме имелась хоть какая-нибудь вещица бывшего владельца мануфактуры. После реквизиции особняка все драгоценности были переданы государству, картины и антиквариат остались музею, начало которому положил еще сам хозяин мануфактуры, а домашнее имущество было распродано рабочим по самой дешевой, чисто условной цене. Многое за годы поломалось, побилось, сносилось, а кое-что, как этот самовар, пережило несколько поколений и по-прежнему здравствовало.
За чаем бородачи распарились, размякли и выложили Володе все свои неприятности, из-за которых они, не будучи, в общем-то, охотниками до выпивки, нарушили сегодня строгий устав своей малярной артели.
Кафе они расписывают по законному договору — все честь по чести. А сегодня утром заявляются из горсовета сразу два деятеля — один по линии культуры, второй по линии торговли. В чем дело? Оказывается, есть приказ прекратить работу впредь до особого распоряжения. Чей приказ — оба темнят. Но слово за слово выясняется, что явилась в Путятин вдова Пушкова и, видите ли, категорически возражает против использования картины Пушкова для оформления кафе. Будто бы это принижает творчество художника. Только в такой дыре, как Путятин, могли принять всерьез старушечий бред.
— А что, разве не принижает? — бросил Володя.
Его реплика произвела впечатление. Три бороды повернулись к Володе. «Бить беспощадно!» — приказал он мысленно себе.
— Такие деятели, как вы, способны опошлить все прекрасное! Таких, как вы, нельзя подпускать к искусству на тысячу километров! Ваш промысел отвратителен. Если хотите, он безнравственен!
— Володя! — Танька вскочила. — Ребята, не обращайте на него внимания!
Все женщины в мире делятся на две группы. В одной — те сестры и жены, которые неколебимо убеждены, что мужчина из их семьи самый умный человек на свете. В другой группе женщины стоят на том, что ни муж, ни брат не должны раскрывать рта при гостях, иначе они непременно ляпнут глупость. Для женщин второй группы любой посторонний мужчина умнее своего. Но мог ли Володя ожидать, что туда переметнется воспитанная им Танька! И опять она зовет их «ребятами». Черт знает что!
Однако он не отступил.
— Или культура для масс, или массовая культура — вот дилемма, перед которой мы стоим!
— Красиво говорит! — Черный Толя тупо захохотал, но не получил поддержки.
Юра глядел на Володю стеклянными глазами. Рыжий Саша недовольно поморщился и сказал Толе:
— Не перебивай, пусть говорит.
— Меня невозможно сбить! — надменно бросил Володя. — Потому что я мыслю!
Теперь он видел, что эти трое все-таки разные. Юра у них, несомненно, лидер, он современный босс. Лицо у Юры прочной выделки, неуязвимое, как резиновая маска. Черного Толю босс держит на роли послушного исполнителя, рабочей лошадки. Толя — губошлеп, тупица, дуболом. В общем, эти двое абсолютно ясны. Но Саша… Он тонкая бестия, вещь в себе, познать которую — вот задача для пытливого ума. И решение этой задачи — раскусить рыжего Сашу — не терпит отлагательств, потому что именно на него глупая Танька глядит счастливыми, жалкими глазами. Ее ни капельки не отталкивают ни заношенная ковбойка, ни гнусная бороденка, растущая рыжими кустиками в разные стороны, ни то, что Саша уже не молод — ему все тридцать!
Какой-то подозрительный шумок начинался в голове у Володи, но он стоически продолжал развивать свои мысли о массовой культуре и культуре для масс.
— Лучше быть учителем рисования в глухой сельской школе, чем малевать бездарные копии с великих творений! — Володя повысил голос, чтобы перекричать посторонний шум в голове. — Поймите, наконец, как ужасен ваш промысел! Ведь вас когда-то учили любить прекрасное. Вам дали художественное образование. Вы обязаны понимать, что кисть художника не для того перенесла на полотно прелестные черты девушки в турецкой шали, чтобы портрет — немое признание в любви! — забавлял посетителей кафе в перерыве между порцией сосисок и стаканом бурды, именуемой кофе!
— Красиво говорит! — Толя всерьез удивлялся, без дураков, это Володе польстило.
Рыжий Саша опять поморщился, но промолчал. Юра бухнул кулаком по столу:
— Мне надоела его дилетантская болтовня! — Резиновое лицо босса отвердело. — Меня раздражает его провинциальная манера разглагольствовать о предметах, о которых он знает только понаслышке, в которых он ничего не смыслит. Меня возмущает до глубины души его попытка выносить суждения о незнакомых ему людях, не имея никаких веских оснований!
При последних словах босса Володя насторожился. Суждения без достаточных оснований? Знакомая песня! Кто-то сегодня уже пытался сбить Володю именно таким демагогическим приемом. Посторонний шум в голове мешал ему вспомнить, от кого он слышал эти же слова. Но Володя теперь ясно понимал, что тот человек — сообщник босса. Их тут целая шайка!
Совершенно неожиданно для Володи рыжий Саша принял его сторону:
— Юра, не дави! Он по-своему прав.
«Хитрая бестия», — подумал Володя.
— Нет, он неправ, этот теоретик из Путятина! — рявкнул босс. — И я ему сейчас докажу!
— Очень интересно! — Володя сделал тонкую улыбку. — Я жду с нетерпением.
Босс и дальше продолжал говорить о Володе в третьем лице:
— Он утверждает, что его земляк Пушков не для того писал картину, чтобы ею могли любоваться простые советские люди, жрущие сосиски под вывеской кафе «Космос»! Он, видите ли, возмущен нашим замыслом росписи новой пищевой точки. Он полагает, что мы несем дурновкусицу в не развращенный массовой культурой добрый старый Путятин! Но так ли это? Проанализируем с привлечением местных фактов. Какой шедевр висит с давних времен в зале ожидания Путятинского вокзала? Там висят «Богатыри» несравненного Васнецова. Неужели маг и волшебник Виктор Михалыч Васнецов создавал своих «Богатырей» для нужд ведомства путей сообщения? И далее… — Юра указал волосатой рукой на Таньку: — Сейчас будущая художница сдаст нам экзамен по специальности… Какая картина украшает главную сберкассу?