– Конечно, — после некоторой заминки отозвался Петр. — Кому же оно известно, как не мне! А все-таки почему ты думаешь, что у меня этого завещания нет?
– Потому, что этого человека нет в живых. И я точно знаю, что до кончины своей бумагу эту он тебе не передавал.
– Он помер?! — возмутился Петр. — Да что же это за человек такой безответственный, да как он смел помереть, коли ему чужое богатство доверено?! Ну бывают же люди, а?!
– Да ты не бранись, — усмехнулся Анатолий. — Он помирать не хотел. Не по своей воле дела без призору бросил. Его, знаешь, о согласии не спросили, когда на него в лесу напали, убили да бросили мертвое тело. Потом, спустя немалое время, нашли его, да только по старому мундиру и опознали.
Некоторое время царило молчание, потом Петр простонал с ужасом:
– Бережной…
– Бережной, — повторил Анатолий. — Он самый.
– Так ты его знал! — воскликнул Петр. — А что ж не сознался, когда я про Фенькиного кавалера рассказывал?
– А какая разница, знал я его или нет? — небрежно проговорил Анатолий. — Ну, знал… Я даже знал, где он завещание деда хранил, знаю, где оно сейчас лежит, в каком тайнике.
– Где? — выдохнул Петр, и, чудилось, даже тьма вокруг задрожала от того жадного нетерпения, которое в этом голосе прозвучало.
– Знать-то знаю, — вздохнул Анатолий, — но описать не могу. Найти нашел бы, а так, на словах… Да что проку говорить! И Бережного в живых нет, и нам конец!
– А может, еще и не конец! — тихо вымолвил Петр.
– Надеешься, крестьянушки твои одумаются и нас на волю выпустят? — скептически хмыкнул Анатолий. — Или помощь подоспеет? Да навряд ли! На Ганькино милосердие у меня вовсе надежды нет, на помощь извне — тем более. И из этого подпола никакого тайного пролазу нет. В поварню не выйти — там стража. Так что висеть нам на березах! Или на черемухах, какая разница?
– Погоди, не отпевай раньше времени, — с отчаянной ноткой, словно внезапно решившись на что-то, сказал Петр. — Пошли-ка, найдем стену. Руку дай, а то потеряемся в этой кромешности.
Осторожно, поддерживая друг друга, они через некоторое время дошли до стены: подвал был, конечно, велик, но все же не бесконечен.
– Теперь вот что, — сказал Петр. — Я пойду налево, ты — направо. Будем идти, стены ощупывать да простукивать. Коли глухо — дальше иди, земля там. Ну а коли гулом загудит, то крикни об этом, потом остановись и стой там, пока я к тебе не подойду.
– А дальше-то что? — удивился Анатолий.
– После скажу. Иди да стучи!
И они разошлись в обе стороны, тщательно ощупывая и простукивая стены. Какое-то время в темноте слышались только их осторожные шаги да глухое «тук-тук», однако вскоре Петр возбужденно вскрикнул, услыхав, что со стороны Анатолия донеслось гулкое «бум, бум»! Он нашел! Нашел!
Петр добрался до Анатолия, ощупал стену, около которой стоял. Она казалась такой же земляной, как и все прочие, но Петр истово начал ковырять ее пальцами. Анатолий снял с пояса ремешок и принялся скрести стену пряжкой. Петр спохватился и последовал его примеру. И вскоре пряжки зацарапали по чему-то деревянному… по тонкой доске!
– Черт возьми! — восхищенно сказал Анатолий. — Да неужто это прадедовы тепловые ходы?!
– А ты откуда про них знаешь? — насторожился Петр и даже стену скрести перестал.
– Ты забыл, что моя мать родилась и выросла в этом доме, жила в нем, когда тебя еще и на свете не было, — усмехнулся Анатолий. — Тогда еще помнили о тепловых ходах, которые выложил в стенах дома прадед наш Егор Егорыч. Матушка рассказывала, что он мечтал весь дом одной печкою отапливать. Сложил ее в подвале, провел воздуховоды в стенах на манер печных труб, в виде длинных таких бочек, сложенных одна с другой, только от подвала до крыши… Страшно подумать, сколько ломали да заново строили! Стены округ них сызнова установили, да вот беда — не мог теплый воздух бревенчатых стен прогреть. А если больше жару поддавать в печи, дощатые воздуховоды могли и вовсе загореться. Понял прадед, что иначе надо было эти трубы прокладывать, не внутри стен, а по ним, — но рукой махнул, не стал ничего переделывать. Надоела ему вся эта затея, снова начали в доме маленькие печки топить, как в старину велось.
– Та-ак… — протянул задумчиво Петр. — Теперь понимаю, откуда он сведал про эти ходы!
– Кто? — простодушно спросил Анатолий, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.
– Дед Пихто! — огрызнулся Петр. — Ладно, хватит болтать. В каждой трубе около пола дверцы были — для прочистки ходов… Ага, вот она, нашел я ее! Ну, теперь дело за малым: по голой трубе наверх вползти, как тараканы ползают.
Они влезли через малое отверстие словно бы в бочку, довольно тесную, но все же вдвоем кое-как можно было стоять. Каждый звук отзывался гулким эхом.
– Потише! — выдохнул Петр. — Потише, не то во всем доме нас услышат, подумают, черти в трубе завелись. Давай полезем наверх. Как до первого яруса доберемся — это сажени две [4], даже чуть поменее, — должен ход поуже стать и изогнуться. Там сразу выход, это близ сеней. Надо быть осторожней, чтоб не вывалиться из трубы прямо этим чертям в зубы.
– Туда еще добраться нужно, — задумчиво сказал Анатолий. — Две сажени — это ерунда, а все же — как наверх-то влезть? На стенке даже зацепиться не за что.
– Нагнись, подставь спину, — велел Петр. — Потом распрямишься, я как раз до своротка достану. Залезу туда, потом тебя втащу.
– Бросишь меня, не втащишь, — уныло предположил Анатолий.
– Я бы бросил, — зло хмыкнул Петр. — Да мне бумага нужна, завещание отцово! Только ты знаешь тайник Бережного, в котором она лежит… Да полно! — вдруг усомнился он. — Есть ли она, та бумага? А может, она подложная?
– Клянусь матушкой, что в тайнике Бережного лежит подлинное завещание вашего с ней отца, — веско сказал Анатолий, и все сомнения Петра как рукой сняло.
– Тогда подставляй спину! — скомандовал он.
– Не могу, — вздохнул Анатолий. — У меня же плечо ранено. Твоими стараниями, между прочим! Наступишь на него — я рухну в бесчувствии, а то и помру на месте. Кто тебе тогда тайник покажет?
– А, черт… — зло простонал Петр. — Вот уж и впрямь, все не в лад! Так и быть, становись мне на спину и лезь наверх, потом поможешь.
Он согнулся. Анатолий сначала осторожно, потом крепко утвердился на его широкой, мускулистой спине.
– Ишь… — закряхтел Петр. — С виду тонкий да звонкий, а весóм, ох, весóм!
– А ты и с виду весомей некуда, — хохотнул Анатолий, — ты-то мою спину как пить дать переломил бы. Ну, распрямляйся!
– Не нукай, не запряг, — с усилием выдохнул Петр, медленно распрямляясь.
– Стой! — шепнул радостно Анатолий. — Вот он, лаз! Ну, с богом!
И немедленно Петр с облегчением расправил плечи: несмотря на рану, Анатолий, ловкий, проворный, легко и быстро вполз в поворот воздуховода.
– Ну, теперь опусти руку, тащи меня! — прошипел Петр, пытаясь взглядом проницать тьму.
– Не могу! — донесся глухой голос Анатолия. — Тут узко, как в чертовой кишке! Я ведь головой вперед влез, мне никак не развернуться! Боюсь, застряну!
– А, будь ты проклят! — взвизгнул Петр.
– Тихо! — донеслось сверху. — Тихо, не то услышит кто-нибудь и на шум появится.
И Анатолий, тихонько посмеиваясь, пополз вперед. Он пытался сообразить, где близ сеней может находиться выход из трубы, но потом решил положиться на судьбу.
Пока она была явно на его стороне, глядишь, и впредь не лишит своих милостей!
Но вскоре он убедился, что надеялся напрасно. Сколько он ни ползал, сколько ни обшаривал стен, выхода из трубы найти не мог.
* * *Ганька Искра постоял на крыльце, убеждаясь, что все его распоряжения исполняются беспрекословно, и пошел в дом. Вскоре он оказался в светелке, где сидели перепуганные Фенечка и Ульяша. Девушки держались за руки и со страхом смотрели на дверь. Когда вошел Ганька, обе вскрикнули и прижались друг к дружке.
Это его взбесило. Не тратя слов, он подошел к Фенечке и, схватив ее за косу, потащил из комнаты вон. Она закричала от боли, но не смела противиться, так и побежала, еле успевая перебирать ногами и плача в голос. Ганька захлопнул за ней дверь и стал перед Ульяшей.